Альберт Зарипов - Партай-геноссе

Вот именно так… Всё и пошло прахом!.. Одним словом… Таким тяжким и столь трудно выговариваемым… После сердитых указаний старшего лейтенанта Веселкова все разбросанные ветром газеты были собраны, сложены в одну стопку и торжественно возвращены их первоначальному обладателю. Суровый майор Болотский с подобающим достоинством принял ценный дар… И припрятал его в глубине десанта. Видать, до лучших времён.

Лично я в этом сборе разлетевшихся газет не участвовал. Просто в это время была именно моя очередь дежурить на фишке. И когда всё закончилось полной победой Весёлого, я принялся опять изучать близлежащие окрестности… Совершенно пустынные и поэтому абсолютно неинтересные… Но солдатская служба требовала своё… И я вновь шарил бдительным взглядом по кустам и барханам.

Наш наблюдательный пост ещё прошедшим вечером был оборудован как на вершине нашего холма, так и по всем правилам военного искусства. Вчера в надвигающихся сумерках трое солдат-«добровольцев» выкопали квадратную яму два на два метра и глубиной сантиметров в шестьдесят. Внутри этого укрытия могли находиться двое наблюдателей, причём непременно в сидячем положении. Но не абы как, а именно таким образом, что над оставшейся снаружи поверхностью вершины холма возвышалось лишь две головы. Ну, может быть ещё и плечи. И из этого квадратного окопчика всю ночь велось наблюдение за окружавшей нас пустыней. А уже сегодня утром поверх фишки был натянут кусок маскировочной сети, который скрывал любознательных советских разведчиков от посторонних взглядов и спасал наших же бойцов от жгучего афганского солнца.

А сейчас было три часа дня, и безжалостное светило палило очень уж нещадно. Под плотной тяжёлой масксетью было жарко и душно. С четырёх сторон ямы имелось по достаточно широкой щели, но они нас совершенно не спасали. Через них было удобно вести наблюдение в мощный бинокль Б-12. И близлежащая местность оказывалась как на ладони. Но вот относительно свежий воздух… Сквозь имеющиеся смотровые щели он не поступал абсолютно. И ничего с этим поделать было нельзя. А потому наша каторжная вахта продолжалась и продолжалась…

На фишке я находился вместе с Юлдашевым Бахтиёром. У него имелся свой Б-12, и он наблюдал на юг и запад. А я смотрел, стало быть, на север и восток. Именно так показывал старенький компас Адрианова, если он, конечно, не врал… Не сам Адрианов, который много лет назад придумал этот прибор определения сторон света и азимута на нужные ориентиры. Он-то был совершенно ни при чём. Если не врал сам компас. Который уже столько времени служит верой и правдой нашим войскам спецназначения. А ещё у нас имелись часы с электронным циферблатом. И время они отсчитывали очень даже точно. Но так медленно…

Но мы всё наблюдали и наблюдали. А проклятые караваны никак не желали проходить мимо нашей фишки. Ни на дальности прямого выстрела, ни даже в зоне прямой видимости. По всем направлениям наблюдалось одно и то же: бескрайнее зеленоватое море саксаульной растительности и песчаные гребни барханов. Ни вьючных животных, ни автотранспортной техники, ни даже тракторов с тележками… Ни-че-го…

Вот если бы хоть что-то подозрительное оказалось бы в зоне нашей скрытной видимости, и мы очень своевременно обнаружили это самое «нечто»… То вот тогда бы и началась военная потеха с автоматно-пулемётной стрельбой по самодвижущимся целям. В случае острой необходимости можно было бы даже две наши пушки выкатить на прямую наводку. И тогда радиус поражения увеличился до четырёх километров. И злодейский враг неминуемо бы пал… А потом досмотрен… Но, увы… Подходящих целей не наблюдалось абсолютно. Может быть, мы забрались в самую непроходимую часть афганской пустыни. Или же во всём виновата проклятая жарища… Будь она не ладна…

Несмотря ни на что, боевое и скрытое наблюдение продолжалось. А время хоть и шло… Но так медленно-медленно.

«Тоже… Будь оно не ладно».

Вечером, когда солнце уже коснулось горизонта, мы расселись в своём солдатском кругу, чтобы поужинать и попить горячего чаю. Из-за дневной жары от супа решительно отказались практически все и сейчас мы намеревались побаловаться только чайком. Но непременно с мясными консервами. Ведь от подкрашенного заваркой кипяточка много сил не прибавится.

Кто-то принёс большую картонную коробку, в которой были свалены все наши консервы, и теперь каждый выбирал себе еду по своему вкусу. Однако… Несмотря на кажущееся изобилие банок, выбор оказался не таким уж и большим — всего-то в трёх наименованиях. Фарш сосисочный, завтрак туриста и некий паштет. Ведь нам выдали не сухой паёк Љ9: «горно-летний» или «горно-зимний», где чего только не имелось… На эту апрельскую войну всей первой роте всучили сухпай номером пять, в худосочной коробке которого спокойно умещалось три мясные консервы-таблетки и одна сплющенная баночка сгущенного молока. И вес у них у всех был практически одинаковый — от ста грамм и до ста двадцати пяти грамм в брутто-неттовом исчислении. Три маленькие шоколадки по двадцать пять грамм, конечно же, нас радовали, только вот они являлись слабым утешением всеобщей скудости пятого сухпайка. Помимо всего вышеперечисленного «богатства», в нём имелся ещё тот самый пакетик армейского сухого супа с вермишелью. Она была спрессована для военной конспирации в виде звёздочек. Эта «залегендированная» вермишелька дополнялась якобы мясом, предварительно сваренным и уж затем пропущенным через мясорубку, да так и засушенным. Военный продукт быстрого приготовления также оснащался бледненькими волокнами морковки и микроскопическими кусочками свекольного оттенка. Такой суп, сваренный в общем казанке и на открытом огне, был очень даже вкусным. Только вот для хорошего его качества требовалось засыпать не суточную норму, то есть один пакет на каждого едока, а целых два. Если же в наличии не имелось никакой тушёнки, то и все три… И тогда армейский суп получался вполне отменным. Единственной загвоздкой было то, что на приготовление этого супа требовалось много дров. Ведь огонь надо было поддерживать в течение хотя бы часа. Да и воды на него уходило больше четырёх с половиной литров на один пятилитровый казанок, что, в общем-то, создавало дополнительные проблемы в пустынной нашей местности.

И поэтому мы довольствовались самым неприхотливым ужином. Его «гвоздём» был ароматный чай, вскипячённый в армейском чайнике за несколько минут при помощи разрубленного на кружочки сигнального огня. К горячему напитку любой желающий мог добавить либо сгущённое молоко, достав его из своего персонального рюкзака. Либо хранящиеся там же заветные шоколадки. Оба сладких продукта представляли собой личную заначку разведчика. Тогда как вся остальная законсервированная еда ещё в Лашкарёвке была свалена в одну общую кучу.