Альберт Зарипов - Партай-геноссе

Но командир группы снова накричал на него и даже ударил несколько раз… Ведь уже всё было готово. И по приказу Белый с Ойбеком стали тянуть этот жгут из материи… Каждый в свою сторону… Ойбек делал это с закрытыми глазами и крепко сжатыми челюстями… Но когда старик стал хрипеть… Наводчик открыл глаза и увидел обращённое на него обескровленное лицо… Со страшно выпученными глазами и высунувшимся наружу языком… Тогда Ойбек не выдержал… Бросил свой конец жгута, послал командира на три буквы и пошел к своей БМПешке… На ходу и заплакав…

Командир тут же вскочил со стариковского туловища, которое он прижимал к земле. Быстро схватился за брошенный конец жгута и вдвоём с Беловым они завершили это дело…

Когда на землю положили молодого афганца, то он принялся молиться во весь голос. Это слышал даже Ойбек, укрывшийся в своей башне. И он даже заткнул пальцами уши, чтобы не стать невольным свидетелем и этой расправы… Однако он услышал и то, как внезапно прервались отчаянные молитвы молодого афганца… И даже его предсмертное хрипенье. Ойбек слышал это всё…

— До сих пор я всё это слышу… — со слезами на глазах говорил нам невысокий наводчик. — До сих пор!.. А я ведь уже столько дней сижу в башне… Чтобы никого не видеть… И всё забыть!..

Но это ему не помогало… И мы хорошо видели по состоянию Ойбека то, что ему не удастся забыть увиденное уже никогда. Слишком сильным оказалось для него потрясение… Одно дело — быть готовым сражаться с озверелыми или хотя бы вооруженными душманами. И совершенно другое — самолично участвовать в ликвидации мирных жителей. Ни в чём не повинных и совершенно безоружных… Очень молодого и совсем уж старого…

Можно, конечно же, напридумывать для самого себя великое множество отговорок и оправданий: что и оружие они успели припрятать, да и мирные они только днём, а по ночам так и норовят прирезать кого-нибудь из наших… А тем более с учётом того, что это потенциальные исламские фанатики или одураченные иностранцами бедные крестьяне, так и не понявшие перспективы светлого да счастливого будущего… Которое им принесли советские солдаты…

Понятное дело, что лес рубят, а щепки летят… Только вот получалось так, что весь этот многовековой афганский лес не то чтобы рубится… Со всеми традициями и обычаями, со всеми племенами и отдельно взятыми в плен личностями… Всё это изрубалось в щепки… Безжалостно и бездумно… Собственноручно порождая ответное насилие.

— А потом… — продолжал рассказывать Ойбек. — Когда я вечером пошёл по большому… Сижу… И вдруг вижу, что из земли торчит рука того старика! Протянутая к небу!.. И ветер шевелит материю рукава так… Как будто старик всё ещё живой! Хоть и лежит под землёй, но всё равно он рукой показывает на небо! Что там находится Бог!.. И он оттуда всё видит!.. Всё до единого!..

Вот после этой последней встречи с афганским стариком советский наводчик-оператор и почувствовал себя очень плохо… Он трясся мелкой противной дрожью и разговаривал наедине с самим собой… И сидел всё время в своей башне… Чтобы никого не видеть и ничего не слышать… Чтобы вся эта проклятая война наконец-таки оставила его в полном одиночестве… То есть в абсолютном покое…

— Это меня Бог покарал! — твердил он. — За то, что я сразу не отказался.

Вот и сейчас… Рассказав нам — своим друзьям, всю эту историю от начала и до конца, маленький наводчик-оператор Ойбек внезапно махнул рукой… Словно обречённый на вечные муки… После чего молча развернулся и, даже не попрощавшись с нами, побрёл к своей БМПешке… И опять он на ходу вытирал набежавшие слёзы…

И всё же он несколько опомнился, когда уже наполовину опустился в люк наводчика.

— Вы уж извините! — пробормотал нам Ойбек. — Не могу я… Хочу один побыть. Извините!

Крышка люка захлопнулась, и послышался лёгкий скрежет запираемого фиксатора. Маленький узбек твёрдо решил остаться наедине со своими внутренними переживаниями. И он не хотел, чтобы ему помешали в этом противоборстве с самим собой.

Может быть, оно и к лучшему. Мы отлично понимали его незавидное состояние и поэтому остались снаружи.

А поздним вечером, когда начали сгущаться ночные сумерки, вся наша группа поехала к водоёму. Чтобы и самим напиться, и запастись водой на обратный путь.

Было уже совсем темно, когда наши БМПешки остановились в нескольких метрах от долгожданной воды. На наше всеобщее счастье, это был не мираж в раскалённой солнцем пустыне и даже не иллюзия тире галлюцинация в воспалённом человеческом воображении. Это была вода! Самая настоящая и самая обыкновенная…

Не сговариваясь, и даже без должной команды все бойцы-спецназовцы бросились к хаузу. Кто-то вошел в воду по колено, другие остались на твёрдом берегу. Самые ненасытные прошли вперёд чуть ли не до пояса, наверное, для того, чтобы в полной мере насладиться позабытым чувством пребывания в воде. И все пили, пили и пили… Из котелков и кружек, подкотельников и пустых консервных банок, а то и просто из сложенных ладоней.

Затем стали умываться и даже плескаться. Кто-то в темноте шумно окунулся с головой… Сразу же послышался грозный оклик командира группы.

— Это кто там прямо в одежде?

После недолгой паузы ему ответил довольный-предовольный голос Шпетного:

— А мы сейчас разденемся!

— Я вам сейчас покажу, как форму одежды мочить! — пообещал купальщикам Веселков. — Быстро из воды шагом марш!

На такую явно неуставную команду почти никто не отреагировал. Но зато плескаться перестали. Я и сам стоял по колено в воде, с наслаждением умываясь и поливая свой голый торс. Ведь рубашка заблаговременно была оставлена на башне. После приятной водной процедуры я прошел ещё несколько метров вперёд и зачерпнул вроде бы чистой воды в котелок. И опять стал жадно пить тепловатую воду со странноватым привкусом.

Хоть нас и инструктировал командир группы о том, что не обеззараженную таблетками воду пить не следует, а до этого счастливого момента пользоваться только фильтрами «Родничок»… Однако все мы мгновенно забыли про эти грозные предупреждения и теперь пили эту воду без всякой опаски… Ведь всякие там бактерии и инфузории туфельки не страшны советским разведчикам-спецназовцам…

Однако старший лейтенант Веселков никак не унимался, стоя на берегу, да ещё и в полной темноте.

— Я сказал: Хватит воду хлебать! Посмотрите вправо!

Хоть и стояла почти кромешная мгла, однако на фоне смутно белеющей поверхности солончака всё же можно было кое-что различить. Над тёмной водой на противоположном берегу водоёма возвышались какие-то бугры. Да и там же под разным углом вверх торчали какие-то ветки или оглобли… Было такое впечатление, что там навалено в общую кучу множество спиленных деревьев и брёвен.