Олег Селянкин - О друзьях-товарищах

Все это мы узнали чуть позднее, а тогда нас больше всего интересовали Здудичи, перед которыми мы оказались, а еще точнее — река в их районе, ибо понимали, что она — наша дорога.

Так вот, Березину у села Здудичи фашисты перегородили двумя бонами, каждое из бревен которых стояло на трех самостоятельных якорях. Кроме того, каждый бон был опутан колючей проволокой, под защитой которой прятались противотанковые мины.

Еще — в обрыве правого берега фашисты соорудили дзот, через амбразуру которого на подходы к нижнему по течению бону поглядывал пулемет. И минные поля у бонов были как на правом, так и на левом берегу.

Понимали мы и то, что подходы к бонам наверняка давно пристреляны вражескими артиллеристами и минометчиками.

Словом, было ясно, что выбить врага отсюда будет трудно. Но больше всего нас смущало: с кем мы будем наступать? Ведь в окопах на передовой почти в каждой роте было столько солдат, что ее впору взводом именовать.

Короче говоря, стояли мы в непосредственной близости от фронта, знали, что прибыли сюда для боя, но когда он произойдет и где сейчас прячутся наши главные силы, об этом не догадывались; да и на передовой все шло до тошноты обыденно: и мы, и немцы периодически постреливали, и все тут.

Лишь однажды над нашими катерами прошел фашистский самолет-разведчик — «рама», как мы его звали. И по тому, что он не сделал над нами ни одного круга, не попытался снизиться, мы поняли: рассмотрел нас хорошо, и вот-вот появятся бомбардировщики, вызванные им. Зная, чем это пахнет, мы с Песковым быстренько отвели катера вниз по реке километра на два или три, где и замаскировали наспех.

Действительно, скоро появились вражеские бомбардировщики и так обработали квадрат нашей недавней стоянки, что мы в душе только радовались, что своевременно ускользнули оттуда.

Скрылись за горизонтом самолеты — мы вернулись на свои уже привычные места. Вот тут Губанов, в обязанности которого входило видеть и слышать все, и доложил:

— Товарищ комдив, они стадо коров разбомбили! С броняшек братва уже бежит туда, чтобы мясом запастись!

Мясо? Я немедленно снарядил туда и своих.

— Ага, наши уже прибежали… О чем-то говорят с теми… Никак ссорятся?! — держал меня в курсе событий Губанов.

Мои матросы ссорятся с песковцами?! Это было столь невероятно, столь противоречило нашему общему настрою, что я немедленно побежал вслед за своими, чтобы образумить их.

Черт с ним, с мясом, была бы дружба не порушена!

Прибежал как раз в тот момент, когда кто-то кого-то уже за фланелевку ухватил.

Не знаю почему, но я, помнится, только и сказал:

— И это сталинградцы? Из-за падали подраться готовы?

Скорее всего, волнуясь, не нашел нужного слова, вот и обронил — «падаль».

Только и сказал, а матросы стали уже смущенно поглядывать друг на друга, кто-то из них, брезгливо сплюнув, даже поддакнул:

— И верно… чуть не подрались…

Натянуто похохатывая, матросы перекурили и пошли на катера.

Когда матросов с бронекатеров не стало видно, я и сказал своим:

— Теперь марш за мясом!

Они какое-то время недоуменно смотрели на меня (это падаль-то брать?), потом, весело гогоча, бросились обратно.

Минут через тридцать или сорок в сопровождении своих смущенных матросов пожаловал Песков и сказал, весело улыбаясь:

— Надеюсь, поделишься? До моих только сейчас дошло, что ты их на корню купил.

Конечно, поделились по-братски. И долго вместе хохотали, вспоминая и мое внезапное для них появление, и мои слова. Особенно их воздействие. Один из матросов даже клялся, что чувствовал, как пахло тухлятиной от коровьих туш.

Этот случай еще раз подтвердил мне, что слово командира, да еще сказанное спокойно и в нужный момент, — огромная сила; значит, и произносить слова командир должен обдуманно.

А 24 июня ровно в шесть утра, одновременно с сигналом побудки, все мы услышали грохот артиллерийских залпов. Конечно, выскочили из кубриков на верхние палубы. Кто-то вскарабкался даже на сосну, которая одиноко торчала на мысочке.

Наша артиллерия ярилась и справа, и слева от нас. Весь день ярилась. Но если справа она к вечеру продвинулась на запад, то здесь, под Здудичами, 75-й гвардейской и 354-й стрелковым дивизиям не удалось сломить сопротивление врага, здесь наша артиллерия оставалась на прежних позициях.

С шести утра, вслушиваясь в грохот пушек и провожая глазами косяки наших бомбардировщиков и штурмовиков, идущих на задание или возвращающихся с него, мы ждали боевого приказа. До глубокой ночи ждали. Не дождались.

Только 25 июня под вечер, когда стало ясно, что проваливается под Здудичами и сегодняшнее наступление, командир 105-го стрелкового корпуса принял решение о высадке в ближний тыл врага тактического десанта в составе двух рот (всего около 200 человек).

К сожалению, нам на подготовку к этой операции дали только часа три, да и обещанного десанта явилась половина. Пришлось его пополнить своими матросами.

Перед группой катеров, в которую входили четыре бронекатера и два катера-тральщика, командованием была поставлена задача: уничтожить вражеский бон, перегораживающий Березину, и в тылу Здудичей высадить десант, который одновременно с частями, находящимися на передовой, начнет бой за Здудичи, превращенные врагом в мощный опорный пункт.

Два катера-тральщика далеко не дивизион, но мы — я и замполит Гриденко — решили обязательно пойти на них, чтобы увидеть своих матросов в настоящем бою, чтобы, если потребуется, помочь им (ведь так мало времени было на подготовку к операции!).

Кроме того, мне не нравился ордер, в котором мы были обязаны идти на прорыв: впереди — четыре бронекатера и лишь за ними мои два катера-тральщика; бронекатера, дескать, огнем своих пушек сокрушат дзот в обрыве берега, после чего мы и подойдем к бону, чтобы взорвать его.

Смущало меня то, что скорость наших катеров была несколько ниже, чем у броняшек. Увлекшись боем, не убегут ли они от нас?

В рубке нашего головного катера-тральщика тесновато. Кроме меня, здесь же обосновались командир катера, рулевой и командир отряда старший лейтенант П. Хименко. Поэтому усаживаюсь на своем излюбленном месте — надстройке кубрика перед рубкой.

Отсюда хороший обзор. Правда, и я у врага как на ладони, любой хороший стрелок пулей достанет. Но намного ли безопаснее в рубке, если она из фанеры и стекла?

Как я и предполагал, бронекатера, дав по дзоту несколько выстрелов, проскочили к бону, сгрудились около него.

А над рекой уже рассыпали красные звездочки немецкие ракеты. Тотчас открыли огонь вражеские артиллерийские и минометные батареи, стоявшие где-то на закрытых позициях, и на реке перед боном заплясали водяные столбы.