Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 1 - Ярость

— За Терек? Послушай, капитан! Да там и так до черта пулеметов!

— Майор, это не наше с тобой дело.

— Ну вот теперь яснее ясного!

Пока говорили капитан и майор, Оленич не проронил ни слова. Но вот они успокоились, и он подошел к Полухину, представляясь:

— Командир пулеметной роты Оленич. Пришел посмотреть, как устроились мои ребята.

— Они молодцы у тебя, лейтенант. Пойдем, проверим.

Стараясь оставаться незаметными, офицеры пошли вдоль передовой. Они осматривали траншеи между отделениями и взводами, ходы сообщения между ротами и второй линией окопов. Беседовали с пехотинцами, пулеметчиками и пэтээровцами, встретили комиссара Дороша, который обучал боевым действиям гранатометчиков и метателей бутылок с горючей смесью, учил, как подбираться к танку, чтобы не попасть в зону его огня.

— У вас оборона, ребята, крепкая. Продумана толково, — удовлетворенно говорил комиссар, явно подхваливая и ободряя бойцов. — Здесь враг не пройдет. Я правильно говорю?

— Правильно, товарищ комиссар!

Потом комбат и Оленич пересекли дорогу — главный объект в обороне, и сразу же на пригорке увидели пулемет сержанта Тура, но не стали приближаться к нему, чтобы не демаскировать, а сигналом вызвали командира расчета к себе. Пулеметчик шел не торопясь, но приблизился быстро и не вызвал у Истомина неудовольствия: нерасторопность сержанта кажущаяся, просто у него такая мощная, сильная, уверенная походка. Сам он невысокий, широкоплечий, лицо волевое, упорный взгляд, подбородок крутой.

Сержант подошел к начальству, доложил по всей форме, что на огневой позиции все в полном порядке, пулемет готов к бою, водой заправлен, ленты с запасом набиты патронами, ведется непрерывное — днем и ночью — наблюдение за противоположным берегом реки и за сопками, между которыми пролегает шлях. Каждый из бойцов знает, что делать, если даже останется один.

Капитан Истомин несколько недоверчиво смотрел на сержанта: его, как командира, всегда беспокоили самоуверенные и сержанты, и молодые офицеры, ему казалось, что они играют в войну.

— Как будете отражать танки, если пехота окажется не в состоянии преградить им путь?

— Противотанковых мин у нас нет. Но есть несколько зажигательных бутылок и даже противотанковые гранаты.

— Сколько? Где взяли?

— Шесть. Они остались у нас после боя в Старобатовке. Нам тогда выдали противотанковые гранаты, а мы их не израсходовали. Так они и остались в нашем расчете.

— Молодцы! — Истомин был в хорошем настроении. Оленич подумал с восхищением: «Военный до мозга костей, даже лишняя граната приносит ему человеческое удовлетворение, а может, и радость». Между тем капитан говорил, обращаясь и к сержанту, и к нему, Оленичу: — Шесть гранат да несколько бутылок не гарантируют полный успех, но наша цена возрастает безмерно! Противнику придется считаться с нашей силой.

И тут же Истомин спросил у Полухина таким тоном, словно заметил какой-то изъян или ошибку в обороне:

— А где установлены противотанковые ружья? Как они будут поражать танки противника? Где огневые позиции гранатометчиков? Надеюсь, вы не собираетесь подпускать танки к самым окопам, чтобы отсюда забрасывать их бутылками да гранатами?

— Противотанковые ружья размещены по обе стороны дороги. Вражеский танк, приближающийся к мосту, будет обстреливаться с двух сторон. Гранатометчики в нужный момент тоже смогут выдвинуться вперед из окопов. Здесь будет стоять рота Савелия Дарченко. Хорошая рота.

— Майор, как ты думаешь, — спросил Истомин Полухина, — противник заметил наше присутствие?

— Думаю, что заметил. Иначе он не остановился бы на два дня за садом и за холмами, а пошел бы прямой дорожкой на Нальчик.

— Да, вероятно, так оно и есть.

— Вся соль в том, капитан, что фрицы не знают, кто перед ними. Какими силами мы располагаем, как сильна наша оборона. И это дает нам шанс.

Капитан Истомин долго и молча смотрел в сторону противника, потом подытожил весь разговор:

— Очень правильный ты сделал вывод, майор. Но это не означает, что враг долго будет бездействовать. Он попробует спровоцировать нас открыть огонь и выявить наши огневые точки. Значит, мой приказ — не стрелять. Когда же начнется наступление противника, стрелять только по живым целям на близком расстоянии. В остальном ты, майор, здесь полный хозяин, лейтенанту Оленичу поручаю центр обороны — прямо против сада. Я буду на правом фланге.

Когда Оленич возвратился на свой наблюдательный пункт, то увидел майора Дороша. Он сидел с бойцами-пулеметчиками и со стрелками и вел беседу. И невольно Андрей прислушался.

Комиссар говорил о солдатском долге и о двойном долге коммуниста, о том, что пулеметчики, вступая в ряды партии накануне боя, проявили высокое чувство патриотизма и преданности Отечеству, а в бою будут показывать пример самоотверженности и ответственности. С каждым днем этот мужик с какого-то киевского завода становился почему-то ближе Оленичу, нравился все больше своей открытостью и не нарочитой простотой. Да и мысли его, рассуждения, беседы с солдатами не были слишком мудреными, а солдаты его слушали очень даже внимательно. В его неторопливом голосе, в задумчивом взгляде, в добродушном лице они улавливали родное, близкое — отеческое.

Большинство бойцов — молодежь, а он, батальонный комиссар, годился им в отцы. Вопросы ему задавали совсем не военные, не какие-то там заковыристые, а самые что ни есть простые.

— У вас есть сыновья? — спросил кто-то из пулеметчиков.

— Был. Один. Вот примерно вашего возраста.

— На фронте?

— Да. Он погиб в октябре сорок первого под Москвой. Сегодня ровно год.

Оленич видел, как Дорош снял пилотку и опустил голову, глядя на свои большие, морщинистые руки, лежащие на коленях. Притихли солдаты, понимающе и уважительно глядя на пожилого человека, которого не обошла война, взимая страшную дань. Только Трущак, годами, наверное, старше Дороша, сочувственно проговорил:

— Как же остановить эту треклятую огненную колесницу? Трудно умом постигнуть, сколько забрала сыновей!

— Только один есть способ, старик: разбить вдребезги эту колесницу смерти. — Дорош поднялся. Воспоминание о сыне, видно, болью подступило к сердцу — было заметно, как осунулось его усталое лицо. — Мне надо еще к пэтээровцам, к минометчикам пройти.

Оленич проводил майора немного, думая, что надо бы как-то приглянуть за ним, чтобы не лез в огонь. Может, кого из опытных бойцов к нему приставить? Комиссар даже ординарца не имеет.

К Оленичу подошел Алимхан Хакупов. Он попросил командира поговорить с отцом: старик расположился за окопами второй линии обороны и не желает уходить. Андрей пообещал уговорить Шору Талибовича.