Иван Стариков - Судьба офицера. Книга 3 - Освященный храм

— Помоги собрать инвалидов.

— Помогу. Только зачем? Разве ты сладишь с Латовым? Или с Тимофеем Потурнаком? Вон сын от него сбежал, Степан. Семиклассник дал деру, не выдержал отцовского воспитания. Уже в районе знают об этом происшествии. Впрочем, как и о твоем разговоре с Магаровым. разве я тебя не предупреждал, чтобы с ним держался на дистанции? Нужно тебе заедаться с ним!

— Конечно, Яков Васильевич, ершиться мне перед ним не резон, но и его самодурства не потерплю. Ты думаешь, что он, член бюро райкома, все может?

— Давай так договоримся, Андрей Петрович: твои отношения с ним — твое личное дело. Меня это не касается. Эх, была бы у тебя хоть какая-нибудь власть! Или у меня…

— Власть без власти?

Пастушенко промолчал. Но было видно, что Оленич попал в самое больное место и говорить на эту тему он просто не хочет.

— Яков Васильевич, за должность спасибо. Для меня главное — уцепиться обеими руками за эту жизнь. Первая работа! Мирная работа! А для военного человека все равно что новая жизнь… А я, брат, должен стать на ноги.

— Не горячись, капитан. Ты еще и не рад будешь работе: у нас нагружают тех, кто везет.

— Ну, что же, товарищ председатель, — весело воскликнул Оленич, — поживем — увидим! Ты мне вот что скажи: как найти дочку умершей учительницы Рощук?

— Лялю? Она живет у Варвары Корпушной. Татьяна Павловна снимала комнатку, там и живет дочка. Уже выросла, восемь классов закончила, хочет пойти на ферму дояркой. Она у нас мастерица коров доить!

— Ляля Рощук? Доярка? Да ведь ей сейчас всего-то пятнадцать лет!.. Ну а кто мне расскажет о Татьяне Павловне? Мне бы поподробнее узнать о последних годах ее жизни.

— Погоди, погоди! Разве ты знаком с ней?

— Да, и притом очень даже хорошо. Она к нам в госпиталь приходила, шефствовала над Петром Негородним. Я так думаю, что он и рекомендовал ей поехать в Булатовку. Иного объяснения нет. Она не рассказывала об этом?

— Если кто и знал что-нибудь, так это Варвара: они между собой ладили. Татьяна Павловна ведь недолго прожила, ни с кем особенно не дружила. Да, послушай, капитан: сегодня звонили из районо, справлялись о Степане, об этом шалопутном пацане. Морока мне с ним! Вот видишь, власти как у мальчика не побегушках, а спрос как с хозяина. Степан будущий призывник. Возьми ты на себя поиски, обойдись без милиции. Если воспитывать детей с помощью милиции, сам понимаешь, последнее дело. Дальше, как говорится, некуда.

«Да, ему не позавидуешь, — подумал Оленич по дороге домой. — А за парнишку и мне надо бы побеспокоиться. Ставлю перед собой первое боевое задание!»

Жизнь захватила его сполна, увлекла так, что он почти не думал о себе, о своей хвори. И с каждым днем забот все прибавлялось.

И еще один день промелькнул незаметно. Андрей поздно возвратился в свою хатенку, позже обычного пообедал и прилег отдохнуть. Натруженная культя ныла. Он постарался расслабиться и немного вздремнуть.

Поднялся приободренный. К морю пошел уже после полудня, когда в селе стояла нестерпимая духота. Но море казалось прохладным. Оно разливалось, тихое, полное блеска и сверкания. Вода с шуршанием выкатывалась на прибрежный песок и тут же убегала назад, оставляя кружево пены. Вдали море набирало голубизны и далеко, у горизонта, становилось уже синим. По спокойной глади воды медленно шли две баржи и один белый пароход, подтягиваясь к Тепломорскому порту. А напротив пляжа, за бакенами, застыли, как нарисованные, белые косые паруса рыбачьих лодок. Казалось, утомленные в полете чайки опустились на воду отдохнуть. Почти каждый день он видит одно и то же, и не надоедает, больше того, всякий раз ему открывается какая-то неведомая, но захватывающая новизна. Наверное, это красота еще не познанного им мира.

На песке, у самой воды, — шум, крики и смех детишек. Взрослые, разморенные зноем, почти все лежат на горячем песке — кто под зонтом, кто под натянутой на колья простыней. Некоторые спят прямо на солнце, прикрыв лица полотенцами или чем иным. «Наверное, это самые здоровые и крепкие люди», — подумал Оленич.

Он прошелся вдоль пляжа, стараясь держаться в тени, нашел укромное, безлюдное местечко, разделся и несколько минут нежился на солнце. Но, помня приказ Гордея — солнцем не злоупотреблять, особенно дневным и послеполуденным, Андрей попрыгал на одной ноге в воду. И снова, как во все эти дни, — беспредельное удовольствие, облегчение всему телу. Даже голова, кажется, остывала от дневных забот и душе приходило умиротворение.

Вдруг он увидел, как по берегу медленно идут два пограничника с автоматами. «Это ребята майора Стасова, — сообразил Оленич, — обход приграничной зоны! Какие красивые парни, какие стройные, молодые! Господи, неужели и я был таким?..» И вспомнился день двадцать второго июня сорок первого. Зеленая поляна в лесу. Тихое росистое утро. И он, командир пулеметного взвода, в новеньком офицерском обмундировании, в начищенных сапогах, идет по вызову комиссара Уварова получать партийный билет… И те самолеты, и первые бомбы, и позеленевшие от страха пробегающие бойцы, и ослепленный комиссар… Где он? Жив ли?

С гордостью и в то же время растроганно смотрел Андрей вслед пограничникам… Вокруг солнечный мир! Ослепительный, звенящий детскими голосами! Нельзя допустить, чтобы на них падали бомбы! Нужно не жалеть ни сил, ни времени, готовить бдительных и достойных защитников.

Хотя, быть может, важен и благороден его порыв — помочь инвалидам войны в их теперешней жизни, но пограничный патруль напомнил ему завет Белояра: пополнять его полк. Вспомнился Виктор. Как там парню служится? Нравится ли ему курсантская жизнь? И не беспокоит ли ранение? И сразу же мысль: а Крыж где-то ходит, не наказанный и постоянно опасный. Враг ходит рядом, и в этом он, Оленич, повинен.

Нет, в этой жизни не соскучишься! Лежа на госпитальной койке, думал, что до конца дней своих отрешен от жизни. Не очень-то верил, что он может еще почувствовать себя бойцом. И вдруг подарок судьбы — сверкающее море, веселые, беззаботные детские голоса, люди, мирно отдыхающие, ослепительное солнце, чайки, белые паруса. И сам он, Андрей Оленич, еще не старый, опьяненный жаждой жизни и ощущающий внутреннюю духовную и физическую силу.

Андрей еще никогда в жизни так не чувствовал себя свободно, раскованно и легко!

У ворот Чибисового подворья он увидел мотоцикл Романа: значит, есть какие-то новости. Но во дворе, у столика под абрикосом, сидела девочка в белом халате. Сначала он подумал, что из больницы сестра пришла, но увидев у ее ног подойник, догадался: Ляля!

«Вот она, еще одна твоя забота!» — мысленно сказал сам себе, подходя к девочке.

Она поднялась ему навстречу — так похожа фигурой на Таню! И глаза мамины — вопрошающие. На ее круглом личике Оленич искал черты Гордея Криницкого и не улавливал их. В глазах — любопытство, ожидание, настороженность. Наверное, Ляле хотелось узнать правду, но она боялась ее. Представил сейчас на этом месте Гордея, и сердце зашлось: сирота, забытая самыми родными, еще и не знающая, что такое родство, что означает, когда рядом близкий человек, которому можно довериться и с которым чувствуешь уверенность и спокойствие? Невольно слезы навертываются на глаза.