Иван Шевцов - Бородинское поле

- Десять коммунистов, Август.

- Не вижу разницы между коммунистами и русскими, - отозвался изрядно захмелевший толстяк майор Розенберг. - Одна цена. Все они славяне, все - исконные враги Германии и фюрера.

Шли вторые сутки, как полк прибыл на Восточный фронт, и ни он, полковник Гуттен, ни его адъютант лейтенант Кольб не убили ни одного русского, а майор Розенберг доносил, что его батальон понес потери от массированного огня русской артиллерии.

Полк Гуттена занимал оборону по восточной опушке леса, смешанного, со множеством полян, кустарников и мелколесья. Полковник считал эту позицию удобной: тылы были укрыты в лесу. Правда, на правом фланге, на участке первого батальона, местность была открытая, но зато перед окопами серой от кустарников змеей извивался овраг, служивший препятствием для танков. Оборонительный рубеж был оборудован загодя - железобетонные колпаки на пулеметных гнездах, блиндажи, окопы полного профиля, соединенные ходами сообщения, траншеи, колючая проволока, минные поля - словом, все условия для длительной жесткой обороны, способной сдержать мощный натиск наступающего противника.

В тылу первого батальона, в большом селе, от которого уцелело меньше половины строений, располагался штаб дивизии, а невдалеке от него, на опушке леса, между стыком первого и второго батальонов, - штаб полка.

Густав Гуттен не любил засиживаться в штабе, он предпочитал управлять боем со своего НП, где кроме адъютанта и ординарца - постоянных спутников полковника - находились еще два солдата и ефрейтор.

До полудня полковник побывал в ротах первого и второго батальонов, выслушивал доклады офицеров о готовности сражаться до последней капли крови, в изумленных и таких пытливо-пристальных взглядах солдат читал немые вопросы, на которые у него не было ответов. И тогда он обращался к ним с прочувствованным напутствием:

- Солдаты! Нам выпала высокая честь нанести решающий удар по коммунистам. Я верю, что как и на реке Сер, так и здесь, у стен русской столицы, вы не дрогнете. Мы снова покажем всему миру, на что способен… - он хотел сказать "непобедимый", но, вспомнив отступающие полки первого эшелона, опустил такое привычное, любимое им слово, после некоторой паузы продолжал: - солдат великой Германии. Мы выполним приказ фюрера и не отступим ни на один сантиметр…

Ему хотелось говорить еще и еще возвышенные и клятвенные слова, хотелось сказать о том, что вверенный ему полк не допустит позора, но перед глазами так еще зримо стояла картина бредущих без оружия, раненых и обмороженных, морально подавленных солдат, и он решил, что лишние слова могут снизить весомость сказанного.

Не заезжая в штаб, полковник прямо из второго батальона направился на свой НП, расположенный на косогоре менее чем в полукилометре от КП. Отсюда в этот ясный морозный солнечный день далеко просматривался правый фланг обороны полка - там находился сейчас первый батальон, - хорошо был виден и передний край до самых окопов первого эшелона, оставленных прошлой ночью соседним полком и занятых русскими.

Полковник наводил окуляры стереотрубы именно на эти окопы, старался рассмотреть того грозного и сильного неприятеля, который опрокинул и обратил в бегство целый полк. По его мнению, наступающие должны были иметь по меньшей мере пятикратное численное превосходство. Но, как ни всматривался полковник в занятые русскими окопы, не находил там сколько-нибудь значительного оживления. Отдельные позиции казались и вовсе пустыми, и это наводило Густава Гуттена на злые и укоризненные мысли по адресу тех своих собратьев по оружию, которые столь поспешно отступили, не приняв боя совсем малочисленного неприятеля. "Просто не разобрались ночью, поддались панике и бросили позиции, позорно бежали", - думал полковник, а вслух сказал, не отрывая глаз от стереотрубы:

- Надо контратаковать. Немедленно. Русских там небольшая горстка, головной отряд. Посмотрите, Август.

Адъютант смотрел в стереотрубу и находил, что полковник прав: надо контратаковать.

Гуттен по телефону связался с командиром дивизии, доложил обстановку и высказал свои соображения.

- Вы уверены, что ваша атака будет успешной? - с нотками легкой иронии спросил командир дивизии.

- Абсолютно, господин генерал. Русские не успели закрепиться, они измотаны ночным боем, обессилены, к тому же их там немного. Судя по всему, меньше полка, - ответил Гуттен.

- Ошибаетесь, полковник. - В голосе командира дивизии слышалось раздражение. - Вы плохо знаете обстановку. Русские вклинились в наши боевые порядки на правом фланге дивизии. Они пытаются сделать прорыв и выйти в район Двориков.

Командир дивизии умолк, и Гуттен решил воспользоваться паузой и убедить генерала в разумности своего предложения.

- Наша атака вынудит русских, господин генерал, отказаться от наступления на правом фланге дивизии. Я атакую их двумя батальонами, и мои солдаты, господин генерал, преисполнены наступательного духа. Я уверен в успехе.

Настойчивость командира полка понравилась генералу, а его предложение контратаковать здесь и этим самым сорвать или хотя бы на время приостановить наступление советских войск на правом фланге казалось соблазнительным, хотя командир дивизии понимал все плюсы и минусы предложения Гуттена. Его пугали минусы: а что, если контратака захлебнется и русские на плечах Гуттена ворвутся на позиции второго эшелона? Это грозит неминуемой катастрофой, разгромом всей дивизии. Генерал все еще не хотел согласиться с мыслью, что ночной разгром двух полков его дивизии - это уже и есть если не полная катастрофа, то начало ее. Удрученный и подавленный сдачей противнику позиций первой линии, командир дивизии как утопающий за соломинку готов был ухватиться за любое более или менее здравое предложение. В то же время он боялся рисковать. А разрешить Гуттену контратаковать - означало идти на такой риск. В случае неудачи оставалось единственное - пустить себе пулю в лоб. Но идея задержать наступление русских на правом фланге дивизии контратакой здесь, на участке полка Гуттена, была заманчивой, и генерал зло сказал в телефон:

- Контратаковать будет тот, кто оставил свои позиции. Пусть вернут утерянное, кровью смоют свой позор. А вас, полковник, я благодарю за верность фюреру и Германии. Да поможет вам бог.

Гуттен надеялся не столько на бога, сколько на боевой дух и свежие силы своего полка. Сказал приподнято:

- На участке моего полка русские не пройдут! Герои Сера не опозорят германского оружия!

Гуттен передал трубку телефонисту и напряженно уставился на своего адъютанта, словно хотел ему что-то сказать. С тех пор как лейтенант Кольб спас полковнику жизнь в битве на реке Сер, в отношениях между командиром полка и его адъютантом появилось нечто новое, напоминающее отношения отца и сына. Кольб пользовался безграничным доверием полковника и не прочь был злоупотребить этим доверием. При всяком удобном и не совсем удобном случае лейтенант старался выставить напоказ свою собачью преданность полковнику. Его заносчивость и высокомерие возбуждали неприязнь у офицеров. Но с полковником Кольб был всегда учтив, даже угодлив.