Иван Шевцов - Бородинское поле

- Хватит, Кольб, оставьте их в покое.

- Наверное, линия повреждена, - решил лейтенант и отошел от телефона.

- Вероятно, - согласился полковник негромко и вяло. Он уже пожалел, что пошел на НП, но возвращаться сейчас на КП было небезопасно. Не приказал, а вежливо попросил адъютанта: - Соедините меня с первым батальоном.

Когда к телефону подошел комбат, полковник попросил доложить обстановку.

- На левом фланге, господин полковник, наступают наши танки с пехотой, - начал комбат сиплым деревянным голосом.

- Вернее, отступают, - грубо перебил его командир полка.

- Именно так, господин полковник. Четыре наших танка горят. Еще два, кажется, повреждены.

- Это я вижу, - опять нетерпеливо перебил полковник. - Что у вас происходит на правом фланге?

Гуттену не довелось услышать ответ командира первого батальона. Все, что запомнилось ему в этот миг: оглушительный треск, от которого, казалось, лопнули ушные перепонки, и волна горячего воздуха, ударившего в лицо и грудь, да так сильно, что он не устоял на ногах и, отброшенный в сторону, прижался к стене блиндажа. В первый момент он не ощутил боли. Совершенно не почувствовал. Он силился понять, что произошло, и первое, на что обратил внимание, была телефонная трубка с оборванным шнуром, которую он продолжал держать в руке. Эта телефонная трубка с болтавшимся проводом, такая нелепая, бессмысленно-ненужная, сразу вернула его к действительности. Стало ясно все, что случилось. Он с отвращением швырнул телефонную трубку и в этот же самый момент ощутил острую, колющую боль в области правого бедра. От нестерпимой боли, которой ему никогда в жизни не приходилось испытывать, полковник прикусил нижнюю губу, чтоб только не вскрикнуть, и закрыл глаза. Острая боль, казалось, на какое-то время ослабла, притупилась, и он открыл глаза, увидел над собой клочок синего, ясного неба, а перед самым лицом заснеженное, вывороченное взрывом бревно. Там, где стояла стереотруба, под обломками, засыпанными снегом и землей, что-то шевелилось. Полковник почувствовал головокружение, негромко позвал адъютанта:

- Август… - и сделал попытку приподняться.

Но ответа он уже не услышал: от нестерпимой боли потерял сознание. Осколок угодившего в НП снаряда раздробил ему бедренную кость. Когда через несколько минут к нему вернулось сознание, полковник увидел стоящего перед ним лейтенанта Кольба. Рыбьи губы лейтенанта изобразили подобие ободряющей улыбки, но в маленьких непроницаемых глазах и на холодном остроносом лице его полковник опять увидел какое-то хищное выражение. Не страх и растерянность, что, по мнению полковника, было бы естественным, а надменная жестокость. Он смотрел на полковника упорным и укоризненным взглядом и, словно читая его немой вопрос, докладывал:

- Ефрейтор Штиллинг и рядовой Граббе убиты. Зигфрид легко ранен в руку. Я послал его в штаб с донесением. За вами должны прийти санитары и врач. Ваше ранение… как я полагаю, господин полковник, серьезное. Я сделал перевязку, но…

Холодный и вежливый голос лейтенанта осекся, когда он увидел, как страдальчески исказилось болезненно-желтое лицо полковника.

- Вы ранены, Август? - с усилием проговорил Гуттен, глядя усталыми тоскливыми глазами на пятна крови, запекшиеся на руках и шинели Кольба.

- Никак нет, господин полковник. Бог миловал.

- Я вижу кровь, - вяло выдавил полковник. Острая боль постепенно затухала, но он чувствовал, как покидают его силы.

- Это ваша кровь, господин полковник, - глухо отозвался лейтенант, но слова его потонули в грохоте снарядов.

Артиллерия вела огонь по отступающему батальону немцев, так и не сумевшему вернуть утерянные в ночном бою позиции. Снаряды рвались недалеко от НП. Кольб видел, как суетливо и проворно бегут на запад солдаты, те самые, которые еще полчаса тому назад так медленно, возмутительно медленно шли на восток.

- Предатели! - выдавил сквозь зубы лейтенант Кольб и мысленно продолжал: "Их всех бы расстрелять. Из пулемета. Вот отсюда. Всех, до последнего".

Он попытался разглядеть последнего из отступающих и увидел, что за последним, прихрамывающим, должно быть, раненным в ногу солдатом идут два немецких танка с повернутыми на восток пушками и постреливают на ходу. "Прикрывают отход, подлецы, - решил Кольб. - Вместо того чтобы сражаться, стоять насмерть, они бегут, спасают шкуры свои". И тогда он вспомнил, что в наступление шло девять танков, а назад возвращаются только два. Где же остальные, что с ними стало?.. Бой ведут или догорают? (Он видел два горящих танка.) Такая мысль рождала в нем чувство подавленности.

- Август, подойди сюда, - услыхал он какой-то далекий, отрешенный голос полковника.

Кольб обернулся и увидел, как дрожат сухие посиневшие губы Гуттена. Взгляды их встретились, в глазах полковника лейтенант прочитал тоскливый страх и скорее чутьем, чем разумом, понял, что часы полковника сочтены. У него не было жалости к своему командиру, который теперь был ему в тягость, и этого своего чувства Кольб не пытался скрывать. Он смотрел на полковника хмуро и даже вызывающе, без малейшего сострадания или хотя бы сочувствия.

- Что там? - спросил Гуттен, слегка кивнув в сторону, где гремел бой.

Кольб надменно скривил губы: вопрос полковника ему показался странным, нелепо-ненужным и непонятным. Какое ему теперь дело до всего, что делается там, когда песенка полковника спета, ему бы самое время подумать о себе. Он ответил грубо, резко:

- Все то же. Наши отходят. Бегут.

- А мой полк? - тихо и медленно молвил Гуттен.

- Вам нельзя разговаривать, - вместо ответа назидательно сказал Кольб. - Вы много потеряли крови, это опасно.

Неучтивость адъютанта обидела и удивила полковника. Таким он никогда не видел лейтенанта Кольба. "Много потерял крови… это опасно", - мысленно повторил полковник слова лейтенанта. Он и сам это понимал, чувствовал, и его тревожила не столько острая боль, сколько ощущение угасающих сил. Но он не хотел смириться с мыслью, что это конец. Он знал случаи, когда, казалось, уже безнадежные тяжелораненые возвращались к жизни. Нужна только срочная операция. И он спросил Кольба, который с напряженной тревогой всматривался в сторону обороны первого батальона:

- Посмотрите, Август, не идут ли санитары?

Кольб мельком и небрежно взглянул в тыл и, ничего не ответив, снова продолжал смотреть в сторону фронта. Прикрывающие отход два танка уже удалились в село, в котором размещался штаб дивизии. Артиллерийская канонада умолкла, но тишина не воцарилась: справа и слева со все возрастающей силой продолжалась ружейно-пулеметная пальба, и Кольб понял, что это первый и второй батальоны вступили в бой с наступающим неприятелем. В сознании мелькнул вопрос полковника: "А мой полк?", который лейтенант не удостоил ответом. Хотел сейчас сказать, что полк ведет бой с наступающими русскими, но вместо этого сказал громко и отчаянно, не поворачиваясь лицом к полковнику: