Иван Шевцов - Бородинское поле

- Это что, угроза? Он угрожает? - щуря возбужденные гневом глаза, сказал Бен.

- Предупреждает, - спокойно ответил Виктор, а Баруди продолжал:

- Вы называете наши действия неприличными? Лучше очистите свою страну, господин Мойнихэн, от неприличия. Если вы сильные, хорошо, это очень хорошо; но используйте свою силу ради справедливости, а не для поддержки темных деяний… Не превращайте демократию в обряд. Пусть демократия будет у каждого из нас. Она начинается со сдержанности, а не с распущенности. Ради бога, проснитесь, потому что это долго не продлится… Идите и помогайте сионистам, давайте им не два с половиной миллиарда долларов, а двадцать миллиардов, в то время как Нью-Йорк гибнет от банкротства… Выделите немного из ваших денег здесь, и я буду счастлив остаться в Нью-Йорке и не видеть, как размножаются крысы, потому что это позор, каким грязным стал город. Благотворительность начинается дома. Почему вы оказываете поддержку людям из Советского Союза, которые выступают против Советского Союза? Этот период уже прошел. Десять или пятнадцать лет тому назад здесь были Плакаты: "Свободная Европа!", "Свободу рабам Европы!". Сейчас их сняли, увидев, что Советский Союз не так легко одолеть, потому что он сильный… Нам нравятся люди из Советского Союза. Друзья были там и, возвращаясь, говорили, что советские люди - очень хорошие люди. Измените свое отношение. Не увлекайтесь сферами влияния, потому что политика сфер влияния и равновесия силы дает обратный эффект… Ради бога, помните уроки истории. Вам всего лишь двести лет. Это прелестный возраст для того, чтоб развиваться культурно. Извлекайте исторические уроки из прошлого. Не обзывайте нас.

- Какое хамство! - в бешенстве процедил Бен. - Возмутительно! Оскорблять официального представителя великой страны публично! Неслыханное свинство!.. Это оскорбление всей Америки. Такого нельзя прощать! Такое не должно сойти безнаказанно. Он поплатится, красная сволочь! Он явный коммунист, московский агент… Я ухожу. Надо действовать, нельзя прощать. Ты останешься слушать этот балаган?

- Ты меня сюда привел. Мне все равно, можно уйти, - с деланным безразличием отозвался Виктор. На самом деле его забавлял отчаянный психоз брата, его воинственные мальчишеские угрозы. Хотя он и знал, что "мальчишки", подобные Бену, не только грозят, но и стреляют по окнам сотрудников ООН, - подкладывают бомбы, поджигают помещения представительств, чья политика неугодна Тель-Авиву.

Из здания ООН они вышли вместе. На улице было темно и сыро. Порывисто дул холодный ноябрьский ветер с дождем. Бен ежился в легкой нейлоновой куртке то ли от холода, то ли от гнева и негодования. Он чувствовал себя неловко перед братом, как самонадеянный спортсмен, неожиданно потерпевший поражение. А он так рассчитывал на эффектную победу. Он все еще не мог успокоиться и продолжал ругать Баруди всякими непотребными словами.

- Послушай, Бен, - вдруг остановил его словоизлияние Виктор, - а если трезво вдуматься, по совести, отбросив пропагандистскую болтовню, посмотреть по справедливости - получается, что они правы.

- Кто "они"? - резко спросил Бен, хотя прекрасно знал, кого имеет в виду брат.

- Те, которые считают сионизм расизмом.

- Антисемиты. Только они могут ставить знак равенства между сионизмом и расизмом. И Герцог и Мойнихэн это убедительно доказали.

- А мне кажется, доводы их оппонентов, особенно этого саудовца, более убедительны.

- Ну еще бы! Ты ж у нас красный. Я нисколько не удивлюсь, если в один прекрасный день выяснится, что ты коммунист.

К этому дешевому и грубому приему Бен прибегал каждый раз, когда не хватало аргументов. В таких случаях Виктор прекращал спор, считая себя победителем. Так было и на этот раз. Они молча сели в такси. После долгого молчания Виктор сказал:

- Не Мойнихэну бы от имени Штатов защищать сионизм. Это произвело на делегатов неблагоприятное впечатление.

- А кому?

- Кому-нибудь из англосаксов.

- Ерунда, чушь. Америка по историческому праву должна принадлежать евреям. Евреи ее открыли, Христофор Колумб. Глупо делать открытие для других. Своя рубашка ближе к телу. Логично?

- Не очень. Вернее, очень нелогично.

И опять наступила пауза. Вдруг Бен словно только сейчас вспомнил:

- Ты слышал - Флора объявилась.

- Как?! - воскликнул Виктор.

- Прислала письмо маме. Из Швеции, - совершенно спокойно ответил Бен.

- И ты до сих пор молчал! Как тебе не стыдно?

- А что здесь такого? Ну прислала письмо, жива, здорова, просит не беспокоиться. Хорошо устроилась.

- Как она там очутилась? Зачем поехала в Швецию?..

- Возможно, за Нобелевской премией, - неуместно пошутил Бен. Его равнодушие, граничащее с безразличием, возмущало Виктора. Он не стал больше ни о чем расспрашивать брата. Теперь домой, как можно скорее домой, чтоб самому, собственными глазами прочитать письмо любимой племянницы. Как бы то ни было, а в ее бегстве из дома он считал виновным себя. Девчонка по-своему отреагировала на откровенные разговоры с Виктором, в которых он резко осуждал общество лжи, лицемерия, жестокости и равнодушия, общество холодного эгоизма и нравственного разложения.

Семьи Раймонов и Флемингов собрались на городской квартире, в большом зале, в котором размещалась картинная галерея Оскара. Коллекцию картин Оскар создал лет десять тому назад. По количеству работ она была довольно скромной: два десятка живописных полотен, несколько бронзовых и мраморных скульптур работы ваятелей прошлого века. Судя по живописным картинам, отличающимся своей стилистической пестротой, хозяин коллекции не обладал строгим художественным вкусом, поскольку рядом с полотнами фламандцев висели две абстракции Малевича и Кандинского, а с великолепным портретом старика, написанным неизвестным художником эпохи Ренессанса, соседствовала примитивная безвкусица Марка Шагала. Собственно говоря, так оно и было: Оскар не питал пристрастия к изобразительному искусству и на картины, собранные в его галерее, смотрел как на денежные банкноты, курс которых более устойчив, чем курс доллара.

Сидели за овальным столом Нина Сергеевна с Оскаром, Наташа с Дэном, Генри Флеминг с Патрицией и генерал Перес. У всех, кроме генерала, вид был озабоченный, печальный. Перес пытался всех успокоить: мол, ничего страшного не случилось, Флора определенно у хиппи, а эта публика, по мнению генерала, совсем безобидная. И он по-своему излагал "идеологию" и "философию" хиппи:

- Там все дозволено, никаких ограничений, никаких авторитетов. Своеобразный анархизм на сексуальной основе. Неприязнь к общественным институтам и вообще к законности и порядку, Раскрепощение инстинктов, сексуальная революция, а на самом деле половая распущенность.