Иван Шевцов - Бородинское поле

Саша быстро подала ему рюмку со спиртом, он, смущаясь, принял ее, не зная, однако, как поступать дальше. Тогда Глеб взял свой стакан и, поощрительно подмигнув Сухову, чокнулся с ним. Лейтенант посмотрел на Брусничкина и Судоплатова, стеснительно и невнятно обронил "будем здоровы" и выпил. Не садясь за стол, стоя, второпях закусил соленым огурцом и попросил разрешения выйти.

- Скромный парень, - решил Брусничкин, когда за Суховым закрылась дверь.

- Его взвод на Бородинском поле прикрывал наши танки, вкопанные в землю, - сообщил Макаров.

Керосиновая лампа, висящая над столом, тускло освещала большую квадратную комнату. Брусничкин сидел в "красном углу" под иконами. Большие глаза его возбужденно блестели в полутьме. Печать приятного возбуждения лежала и на свежем лице. Он ел с аппетитом, шумно, то и дело облизывал языком губы и в то же время ревниво, но с деланным, притворным равнодушием следил за взглядами и движениями Глеба и Саши.

Как всегда шумно, ворвался в избу стремительный и восторженный Думбадзе. Он только что прибыл из Москвы, куда Глеб посылал его справиться о здоровье сына. Лицо вспотевшее, будто сто верст бегом бежал. От угощения не отказался, но водрузил на стол где-то раздобытые бутылку грузинского коньяка и бутылку портвейна. Александре Васильевне персонально вручил плитку шоколада. Затем положил на стол кружок сухой колбасы и баночку кетовой икры. Сам от привезенного коньяка отказался, пренебрежительно поморщившись, словно этот напиток ему давно опротивел, с удовольствием выпил рюмку спирта с чаем. Бутылку вина по предложению Глеба отдали Саше, как немужской, несерьезный напиток.

Иосиф понимал, чего от него ждет командир, и потому не стал тянуть, быстро и живо начал свой рассказ-доклад. У Святослава все хорошо, поправляется, скоро выпишется из госпиталя. Выглядит молодцом. Варвара Трофимовна работает в госпитале. Устает. Недавно получила письмо от мужа. Трофим Иванович большую часть времени проводит на заводе. Вера Ильинична дома. Болела. Сейчас чувствует себя лучше. Переживает смерть сына. Со всеми Думбадзе повидался, все шлют свой сердечный привет и просят почаще писать. Александре Васильевне - письмо от Варвары Трофимовны. Глебу Трофимовичу - письмо от сына. Леониду Викторовичу передает привет профессор Остапов Борис Всеволодович.

Брусничкин в ответ молча закивал головой, глядя в пространство грустными захмелевшими глазами. Тогда неугомонный Иосиф выкатился из-за стола, полез в свою сумку и извлек оттуда потрепанную книгу без переплета и названия. Сказал, обращаясь к Брусничкину:

- По дороге нашел. Немцы разбомбили грузовик с эвакуировавшимися. Книги разбросаны на снегу, валяются. Поднял одну - вижу, что-то древнее, историческое. Про баню тут интересно написано. Дай, думаю, возьму. Это по вашей части, товарищ старший батальонный комиссар.

Он протянул книгу Брусничкину. Тот движением головы выразил одобрение, быстро полистал несколько страниц, пробежал глазами по тексту, оживился:

- Да ведь тут и "Повесть временных лет", и "Поучения Владимира Мономаха", и "Слово Даниила Заточника". Любопытный сборник. Да, вы правы, Иосиф, это по моей части. - Голос у него внушительный, глаза влажные.

- Ну-ка, ну-ка, что там про баню, покажь, - потянулся к книге Глеб. Он уже возбудился и от спиртного, и от вестей из дому, привезенных Думбадзе. - Нам сейчас это кстати.

- Вот здесь, товарищ подполковник, я заложил страницу, - показал Думбадзе.

Глеб взял книгу и вслух прочитал:

- "Удивительное видел я в Славянской земле по пути своем сюда. Видел бани деревянные, и разожгут их докрасна, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья гибкие и бьют себя сами, и до того себя добьют, что едва слезут, еле живые, обольются водою студеною и тогда только оживут. И творят так всякий день, никем не мучимые, но сами себя мучат и этим совершают омовенье себе, а не мученье".

Прочитал, поднял возбужденные глаза на своих слушателей, словно призывая их прокомментировать. Судоплатов сказал, покусывая губы:

- Какой-то иноземец написал. В каком году?

- Одиннадцатый век, - авторитетно ответил Брусничкин с прежней внушительной интонацией в голосе.

- Черт с ним, с иноземцем, - разгоряченно сказал Глеб. - А ведь здорово, а? Удивлялся, но все понял: "совершают омовенье себе, а не мученье". И так всякий день. Умели наши предки держать тело в чистоте да здоровье.

- Так ведь она же, баня, заменяла им поликлинику и санаторий, - сказал Судоплатов.

Глеб продолжал листать книгу. Он увлекся. Вслух читал:

- Ага, вот интересно - "Поучения Владимира Мономаха", тысяча сто семнадцатый год. Давненько. Ну-ка послушаем, чему этот князь учил. "Еде и питью быть без шума великого, при старых молчать, премудрых слушать, старшим покоряться, с равными и младшими любовь иметь, без лукавства беседуя, а побольше разуметь…" Как думаешь, комиссар, по-моему, это поучение и для нас годится?

- Вполне приемлемо, - отозвался Брусничкин. Глеб продолжал читать:

- Слушайте дальше: "Не свиреповать словом, не хулить в беседе, не много смеяться, стыдиться старших, с непутевыми женщинами не беседовать и избегать их, глаза держать книзу, а душу ввысь, не уклоняться учить увлекающихся властью, ни во что ставить всеобщий почет…"

- Князь был великий лицемер, - со знанием заметил Брусничкин, перебив Глеба. - Сам-то он зело увлекался властью, почет и славу вельми любил.

- А кто не любит власть и почет? - сказал Глеб и продолжал читать: "Старых чти, как отца, а молодых, как братьев. В дому своем не ленитесь… На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью… Лжи остерегайтесь, пьянства и блуда, от того ведь душа погибает и тело…" А что, этот Мономах, видно, не дурак был, и поучения сии не грешно бы и нам, его далеким потомкам, уразуметь. Как думают на этот счет историки? - Посмотрел весело на Брусничкина и подал ему книгу.

Леонид Викторович снисходительно улыбнулся, листая машинально страницы, ответил:

- История - предмет живой и самый наглядный, конкретный, как ничто другое. Умным она помогает, глупых - наказывает. Вот что говорит Даниил Заточник: "Не лиши хлеба мудрого нищего, не вознеси до облак глупого богатого. Ибо нищий мудрый - что золото в навозном сосуде, а богатый разодетый да глупый - что шелковая наволочка, соломой набитая… Лучше слушать спор умных, нежели указания глупых".

Он читал вяло, с ленцой, как человек, давно постигший эти древние истины и знающий цену всему.

Глеб взял книгу у Брусничкина. Перелистывая страницы, он заинтересовался какими-то строчками и стал их внимательно читать, затем сказал громко и оживленно: