Борис Зубавин - Июньским воскресным днем

В то самое июньское воскресенье, после теплого и шумного дождя, пролившегося над Чоповичами и его окрестностями, майор Васин с супругой приехал в забрызганном газике на базар и, по обыкновению оставив машину с шофером возле ворот, смешался с шумной толпой продавцов и покупателей.

Вскоре он на некоторое время потерял жену из виду. Поводом для этого послужило одно незначительное, казалось бы, обстоятельство: в фруктовом ряду майор Васин случайно задел плечом зонтик, торчащий под мышкой у женщины, покупавшей в это время яблоки. Майор сразу определил, что эта красивая незнакомка не относится к числу местных жительниц, ибо здесь даже франтихи считают ниже своего достоинства отправляться в солнечный день на базар с зонтиком в руках. Вероятнее всего, подумалось майору, незнакомка приехала из соседнего городка Борового, в сторону которого ночью неспешно проследовал, беспрестанно урча и грохоча по пути, грозовой фронт. Догадка майора оказалась правильной: незнакомка действительно приехала из Борового и, отвечая на вопрос Васина, с изумлением, как помнится майору, взглянула на него. Поначалу этот взгляд не произвел на майора никакого впечатления. Но потом, уже покинув базар, катя в веселом, обдуваемом ветерком газике по каштановым, еще мокрым улицам Чоповичей, он вдруг вспомнил эту рыжеволосую красивую женщину, как и во что она была одета, какая сумка была у нее в руке и зонтик под мышкой и как она поглядела на Васина. И теперь, вспомнив этот взгляд, майор уже не мог точно сказать, что выражал он. Что-то во взгляде этом было более значительное, чем простое изумление, и это «что-то» не давало больше майору покоя. Он вдруг так взволновался, что даже прокашлялся с досады и нетерпеливо поерзал на сиденье. Водитель покосился на него, а жена, сидевшая сзади, спросила:

— Что с тобой? Пчела тебя укусила?

Майор не ответил ей. «Страх — вот что было у нее во взгляде, — подумал он. — Никакое не изумление, а страх. Мелькнул и исчез. Теперь-то я точно знаю, что это был страх. Но почему я тогда не обратил внимания на выражение ее глаз? Да нет, обратил, но посчитал это изумлением перед моей прозорливостью. Наивный чудак! Как же — отгадал, откуда она приехала, а на самом деле в глазах ее был страх. Но почему она так вдруг испугалась? Кто ее напугал? Я? Чем? Тем, что задел рукой зонтик? Чепуха! Вовсе, конечно, не этим. А чем? Неожиданным вопросом? Но он не может вызвать страха. Изумление — да. Но страх?.. Чем же я ее напугал?.. Формой! Зеленой фуражкой, погонами! Но почему, почему она испугалась меня? Ах ты, черт побери совсем! Вот задачка запала в голову! Но, может быть, никакого страха не было? Быть может, все это мои дурацкие выдумки? Мало ли что могло мне сейчас показаться…»

Так и не придя ни к какому заключению, майор Васин выбрался из машины подле входа в казарму, прямо под колоннаду, где на каменных ступеньках стоял радостно улыбающийся, сияющий начищенными голенищами сапог, пуговицами, кокардой на фуражке, пряжкой ремня лейтенант Деткин.

— Товарищ майор! За время вашего отсутствия на заставе никаких происшествий не случилось, — доложил он, вскинув ладонь к козырьку фуражки, и все с той же милой, радостной и счастливой улыбкой последовал за майором в канцелярию заставы.

Майор сел за стол, расстегнул ворот гимнастерки и, поглядев на Деткина, подумал с раздражением, давно уж охватившем его: «А что он улыбается? Странный какой-то парень. Как увидит меня, так и улыбается». Нахмурясь, отвернувшись к окну, майор побарабанил пальцами по столу, смутно понимая, что странным-то в данном случае был не лейтенант Деткин, а он сам, майор Васин, который никак не мог вспомнить и определить, что — страх или простое изумление — проявилось во взгляде встретившейся ему на базаре женщины, и из-за этого несправедливо рассердившийся на Деткина.

— Садитесь, лейтенант. В ногах правды нет, — примирительно сказал майор. — Какие новости?

— Я вам уже докладывал: за ваше отсутствие никаких происшествий не было.

— А я не о происшествиях толкую, а о новостях. Кажется мне, что у вас есть для меня какие-то важные новости.

— Почему?

«Да наплевать тебе на эту рыжую бабу! — сказал сам себе майор. — Что тебе до этого ее выражения? Вот у Деткина — это выражение. Его же так и подмывает поделиться с тобой какими-то очень важными сведениями. Посмотри, он даже удивился твоему вопросу. Удивился! — продолжал он. — Но у нее-то было совсем иное выражение. Страх у нее мелькнул в глазах!.. Да забудь ты в конце концов о ней, старый черт! Что толку в твоих размышлениях!»

Лейтенант Деткин действительно очень удивился и от удивления заулыбался еще шире, откровеннее.

Майор Васин вообще беспрестанно удивлял его. Взять хотя бы историю с казнокрадом, собравшимся было скрыться за границу от советского правосудия и задержанным на дамбе сержантом Чернышовым-младшим. Лейтенант Деткин присутствовал при разговоре и внимательно следил за происходящим, но ничего подозрительного в поведении задержанного не замечал. И было ему потом удивительно, что майор-то уж в самом начале разговора что-то нащупал, цепко ухватился за это «что-то» и в результате предположения его подтвердились телефонограммой из штаба отряда.

Нет, Деткин, конечно же, нисколько не был склонен тогда к тому, чтобы слепо довериться этому Степакову и отпустить его на все четыре стороны. Но он бы оказался в очень затруднительном положении, очутись он на месте майора.

Деткин понимал, что та прозорливость, которой обладал майор, накоплена годами, что сразу это ни к кому не приходит — нужен опыт, что никакое училище, будь ты в нем хоть самым распрекрасным отличником, не научит тебя сразу и точно, как это делает майор Васин, распознавать человека.

И все это прекрасно понимая и объясняя себе, лейтенант Деткин тем не менее не переставал удивляться майору. Так было и на этот раз.

Чудесное утро после ночного ливня, серые, красные, умытые дождем черепичные и шиферные крыши домов села Семионово, глянцево блестящая каменная мостовая, безмятежная лужа на повороте к заставе, ярко-зеленые листья груши — все это приумножало воскресным, солнечным, лучезарным видом своим ту радость, которая наполняла все существо юного лейтенанта. А радость была беспредельной, ибо вчерашним вечером лейтенант получил письмо из подмосковной Тарасовки, в котором милая синеглазая Любочка давала наконец согласие стать его женой и даже назвала время своего приезда.

Это радостное чувство властно завладело лейтенантом, и он долго с вдохновением играл на баяне, а потом без приглашения пошел в гости к Самойловичам, с радостью пил у них чай с вареньем и во время чаепития, как бы между прочим, небрежно помахав над столом конвертом, вытащенным из кармана галифе, сказал: