Адий Шарипов - Фронтовые повести

От пьяного офицера потребовали объяснений, и он все тем же мрачным голосом заявил, что сам он предпочел бы быть рядовым солдатом одной из частей, расквартированных во Франции, нежели получить высокий чин фельдмаршала, находясь в блокированном Сталинграде. Из русских снегов не выбраться никому, это ясно даже несмышленому ребенку. Какой толк от этих предсмертных наград? К осажденным не смог пробиться даже Манштейн с его танками. А теперь вся территория котла простреливается русской артиллерией. Солдатам и офицерам несчастной 6-й армии остается одно — молиться.

— Неужели никому из них не удастся вырваться?

— Только в плен! — отрезал мрачный голос.

— Я предпочел бы застрелиться, — высказался кто-то из молодых офицеров. — Говорят, всех пленных русские угоняют в Сибирь и там заставляют работать на рудниках, под землей.

— Сколько панихид будет отслужено в бедной Германии!

— И все-таки лучше пуля в лоб, чем бесчестье в плену! — настаивал молодой офицер.

— Аминь! — насмешливо заключил мрачный голос.

В первых числах февраля Берлин официально объявил о поражении армии фельдмаршала Паулюса. О причинах несчастья не было сказано ни слова. Авиационные офицеры объясняли сталинградскую катастрофу бездарностью пехотного командования. «Опять подвели эти свиньи-пехотинцы!»— ругались они. Однако вместе со всеми офицерами авиабазы вынуждены были соблюдать объявленный Берлином трехдневный траур по дивизиям, погибшим на берегах Волги. Берлинское радио в эти дни без конца передавало похоронные мелодии. В газетах зазвучали призывы к тотальной мобилизации.

В последний день траура генерал Рихтер собрал офицеров своего штаба и объявил о том, что на базу прибывает важный гость из штаба Геринга.

— Я просил бы господ офицеров, — произнес генерал, — отнестись к приезду со всей серьезностью.

Деликатный намек командующего был слишком прозрачен. За последние дни Рихтер объявил несколько выговоров за безудержную пьянку.

— Господин генерал, разрешите вопрос? Вы читали сегодняшние газеты?

— Дайте посмотреть, — потребовал Рихтер. Ему подали номер газеты.

Внимание генерала привлекло опубликованное заявление рейхсминистра пропаганды Геббельса. Впервые за всю войну он вынужден был публично признать: «Мы переживаем на Востоке военное поражение. Натиск противника в эту зиму предпринят с ожесточением, превосходящим все человеческие и исторические представления».

Отбросив газету, генерал твердо заявил:

— Не дело солдата забивать себе голову газетной чепухой. Наш долг — сражаться, и мы, если это понадобится, умрем на своем посту.

В запальчивости генерал не сразу сообразил, что «газетной чепухой» он называл официальное заявление главного пропагандиста и идеолога рейха.

— Я вас не задерживаю, господа, — отпустил он подчиненных и, чтобы скрыть замешательство, первым вышел из комнаты.

К приезду гостя из Берлина штаб готовился тщательно. Генерал лично интересовался винами, спрашивал, остался ли французский коньяк. Наконец Вале и ее помощнице был дан приказ готовить праздничный обед. Генерал Рихтер с несколькими офицерами поехал встречать важного гостя.

Представитель штаба Геринга оказался пожилым человеком в чине полковника. После короткого совещания его пригласили в столовую. Генерал предложил полковнику сесть рядом и завел непринужденную беседу. Во время разговора Рихтер не забывал следить за подчиненными. Офицеры, сдерживаемые острыми генеральскими взглядами, едва прикасались к рюмкам.

Чопорную обстановку за столом разрядил сам берлинский гость. После нескольких рюмок лицо его раскраснелось, и в ожидании кофе он позволил себе расстегнуть крючки мундира.

— В Берлине скучно, господа, — заявил он ожидавшим его рассказа офицерам. — Берлин целиком живет войной, проклятой войной, которая лишила его прежнего блеска. А тут еще этот траур!.. Нет, господа, жить становится неинтересно…

Он неожиданно замолк, увидев вошедшую с подносом девушку. До этой минуты он не замечал Вали. Хмельные глаза его не отрываясь следили за ловкими руками, выставлявшими на стол чашки с дымящимся кофе.

— М-да… — произнес он, тупо уставившись уходящей девушке вслед.

Подав кофе, Валя вышла из столовой, но дверь по обыкновению оставила приоткрытой. Побагровевший полковник крупно отхлебнул коньяку, пригубил из чашечки душистый кофе и благодушно откинулся на спинку стула.

— Послушайте, господа. Забавный анекдот. — Он усмехнулся и допил свою рюмку. — Да, так вот. Летит самолет с Гитлером, Гиммлером, Герингом и Геббельсом. Вдруг авария, вся четверка гибнет. Кто, по-вашему, спасется?

За столом воцарилось молчание. Взгляды всех обратились на подвыпившего гостя. На лице генерала Рихтера застыла улыбка вежливого любезного хозяина.

Выдержав для эффекта паузу, полковник рассмеялся и изрек:

— Немецкий народ!

Даже у себя на кухне Валя почувствовала, насколько ошарашено все застолье. Кто-то из офицеров фыркнул, не удержался, но тут же испуганно прикрыл рот рукой. Генерал Рихтер скомкал салфетку, встал из-за стола и, громко печатая шаги, вышел из столовой.

Заглянув в приоткрытую дверь, Валя увидела, что все офицеры, оставшиеся за столом, сидят с напряженными, вытянувшимися лицами, избегая смотреть друг на друга. И лишь берлинский гость, завладев бутылкой, мрачно льет себе коньяк в фужер…

Остаток зимы и начало весны прошли в напряженной работе. На всем протяжении огромного фронта в эту пору, как сообщалось в официальных сводках, ничего существенного не происходило, однако лихорадочная деятельность подпольных групп не прекращалась ни на один день. Вновь, как и в прежние годы, немецкое командование производило сложную перегруппировку своих войск, и все силы разведки были направлены на то, чтобы своевременно вскрыть замысел врага, готовившего летнее наступление.

Разведывательный отдел «десятки» был всерьез обеспокоен условиями, в которых приходилось работать патриотам Велиславля. Провал группы на вагоноремонтном заводе нанес ощутимую брешь в деятельности подполья. Командование «десятки» предупредило руководителей подпольных групп о строжайшем соблюдении дисциплины. Гестапо в Велиславле, получив первые ниточки к силам сопротивления, несомненно, удвоит, утроит свои усилия.

В одну из встреч в доме Раи Беловой связная Нонна Аверина передала товарищам необычный приказ. Всем группам наблюдения следовало особенное внимание уделять грузам, отмеченным яркой эмблемой — изображением слона. Этой эмблемой фашисты метили средства химического нападения.

— Это что же, — ахнула Валя, — химическая война?!

— Утопающий хватается за соломинку, — сказала Нонна.