Валерий Рощин - Воздушная зачистка

Минул полдень, а техники все ползают на откинутых капотах, стучат инструментами о тонкую дюраль, негромко переговариваются…

Да, ремонт продолжается и, видимо, близится к завершению, а чувства обеспокоенности с тревогой не покидают. Безусловно, артиллеристы с батареи «Града» помогли. Здорово помогли. Но что будет, если афганский полевой командир или тот, что затеял эту операцию, бросит клич по ближайшим кишлакам, соберет в кулак новые силы, рассредоточит их по длинной опушке. А потом отдаст приказ одновременно выдвинуться и окружить нашу малочисленную группу? Тогда «Град» уже не поможет, да и отпущенное нам ретранслятором время истекает — не может же он кружить в небе до вечера! А стрелкового оружия — кот наплакал. Техники захватили пяток автоматов, но, скорее всего, не взяли запасных магазинов. Одна надежда на десантников: в «бээмдэшках» две пушки и несколько пулеметов; у всех бойцов, включая лейтенанта — автоматы и полные подсумки патронов.

Я поглядываю в сторону парней и… невольно завидую их хладнокровию и спокойствию. Сбившись в кучку у правого борта боевой машины, те как ни в чем ни бывало, травят веселые истории из прошлой, гражданской жизни…

Спустя минут двадцать «казачки» предпринимают вторую атаку. И опять нарываются на плотный заградительный огонь тридцатимиллиметровых пушек, — ребята в дозоре не дремлют и обязанности исполняют четко.

Полагая, что наскок не станет в череде упорных попыток последним, спрашиваю в наступившей тишине:

— Какой у твоих машин боекомплект, лейтенант?

— По триста снарядов к пушкам; по две тысячи патронов к спаренным пулеметам. И по девятьсот сорок патронов к автономным пулеметным установка, что в носу справа.

— Понятно, — киваю десантнику и оборачиваюсь к инженеру: — Максимыч, долго нам тут еще загорать?

— Часок. От силы — полтора, — слышится сверху густой бас.

— Нормально. Должны продержаться.

— А куда мы денемся? — улыбается лейтенант во всю ширь загорелого лица.

В начале четвертого часа инженер спускается вниз и, закрывая последний капот, гудит низким прокуренным голосом:

— Заводи, командир — готово! Опробуем новый движок. Даст бог — все заработает нормально.

Я живо усаживаюсь в командирское кресло, бортовой техник занимает положенное место «на улице» — метрах в десяти от кабины летчика-оператора, инженер мостится поблизости от меня — на чехлах за бронеспинкой. Десантники, кроме дозорных и лейтенанта, с любопытством наблюдают за нашими приготовлениями…

Сухо щелкают тумблеры: бортовой сети постоянного тока, АЗСов и самого необходимого оборудования.

— Поехали, — включаю вспомогательную силовую установку — небольшой двигатель Аи-9В.

Движок завывает, выходит на положенные обороты. Отлично. Теперь с помощью создаваемой ВСУ воздушной струи можно запускать основные двигатели.

Правый — тот, что технический персонал не трогал, тоже запустился без проблем. Перед запуском левого я оборачиваюсь и еще раз уточняю:

— Ну что, Максимыч, пробуем?

— С Богом! — кивает тот.

Первая попытка попросту срывается — едва успеваю открыть «стоп-кран», подавая топливо в камеру сгорания, как оживают несколько красных табло, сигнализирующих о неисправностях.

— Выключай! — в сердцах машет инженер, выскакивая из кабины. И уже снаружи доносится: — Сейчас посмотрим, Костя. Посиди две минуты…

Я опять в тоскливом напряжении всматриваюсь на юго-восток — в проклятую темно-зеленую полоску, чуть заметную в волнах разогретого воздуха. Тонкая, с большого расстояния кажущаяся простым декоративным кустарником, обрамляющим предгорье. И, тем не менее, доставившую нам столько неприятных хлопот.

— Жми на кнопку, — возвращается в грузовую кабину Максимыч. На устранение неполадок и впрямь ушло всего несколько минут.

Со второй попытки двигатель запускается — красные сигнальные табло не горят. Но выходить на нужные обороты он отчего-то отказывается. К тому же свободная турбина как-то вяло реагирует на поворот рукоятки «коррекции».

Кажется, это связано с неполадками в топливной автоматике.

Я тычу пальцем в стрелку указателя оборотов и вопросительно смотрю на пожилого спеца. Тот хмурится, трет темными пальцами небритую щеку, зовет кого-то из помощников. Мужики коротко совещаются и, Максимыч озвучивает очередную команду:

— Гаси, Костя. Будем разбираться…

Голос его тонет в звуках открывавшихся капотов, в глухом стуке инструментов и крепких выражениях уставших технарей. Я приуныл, памятуя о том, что неисправности сложнейшей системы топливной автоматики скоро не устраняются…

Сидя в кабине, тоскливо посматриваю на «зеленку» — а куда еще смотреть? Всю кабину знаю, как свои пять пальцев…

Иногда на опушке происходит движение. То ли мне мерещится, то ли и впрямь «духи» производят перегруппировку для следующей атаки. В голове крутятся мысли о противнике, а руки машинально выполняют необходимые действия: левая тянется под приборную доску, к щитку вооружения и ставит переключатель видов вооружения в положение «пушка»; выставляет темп стрельбы и длину очереди. Правая ладонь мягко ложится на ручку управления; большой палец откидывает предохранительный колпачок: нащупывает круглую гладкую поверхность боевой кнопки…

И тут меня осеняет: а снаряды-то в пушке остались! Мы носились вчера с Прохоровым в этом районе и поливали указанные разведчиками точки из всех видов оружия. Потом — перед аварийной посадкой, я поспешно сбросил на «невзрыв» остатки бомб и ракет. Но боеприпасы к пушке не сбросишь! Ни к чему — это раз. И конструкция подающего механизма подобного действия не предусматривает — это два. Так что десяток-полтора снарядов из двухсот пятидесяти в ленте имеются.

Однако толку от счастливого прозрения мало. Два пушечных ствола, скорострельный затвор и механизм подачи снарядов закреплены к фюзеляжу намертво, а прицеливание осуществляется только в полете — путем изменения положения в пространстве всего вертолета. Сейчас оба ствола смотрят на юго-запад и под приличным углом вверх, а полоска проклятой «зеленки» темнеет справа и чуть сзади.

Вот если бы получилось взлететь — другое дело. Уж тогда бы я постарался истратить последний боезапас с максимальной пользой…

— Очнись, Костя! — доноситься из грузовой кабины. — Солнышком, что ли, разморило?

— Извини, Максимыч — задумался, — оборачиваюсь и вижу изможденное, но все же довольное лицо. — Ну, как у нас дела?

Сухощавый добряк с перепачканными маслом руками смеется:

— Делы? Да как сахар белы!

Понятно. Судя по хорошему настроению инженера, мужикам удалось найти неисправность. Значит, появился шанс улететь до наступления темноты.