Павел Павленко - Мартин Борман: «серый кардинал» третьего рейха

Конечно, разоблачить их было чрезвычайно сложно, поскольку военная форма и традиционно жесткая дисциплина рождали в их среде корпоративную солидарность; проникнуть в их ряды поистине не представлялось возможным. Во-первых, солдатам вообще запрещалось состоять в какой-либо партии (политика — не дело рядовых). Во-вторых, партийные функционеры, служившие в офицерском корпусе, постоянно жаловались, что принадлежность к НСДАП отрицательно сказывается на карьере. В ставке Борман оказался в окружении генералов, которые, подобно Хайнцу Гудериану и Францу Гальдеру, [337] в большинстве своем относились к нему пренебрежительно либо вообще не замечали. Другие общались с ним по необходимости, — например, военные адъютанты фюрера вследствие особенностей своей службы видели Бормана денно и нощно. Лишь некоторые соглашались посидеть с ним за бутылкой шнапса. Для остальных он оставался человеком гражданским, партийным функционером, не имевшим ничего общего с их родом деятельности, несмотря на его форму обергруппенфюрера и знаки различия генерала СС. Как обычно, Борман избегал прямой конфронтации и постепенно наращивал давление на периферийных направлениях, используя ситуации, позволявшие ему выглядеть радетелем справедливости.

Он регулярно посылал руководству вермахта протесты в связи с притеснениями атеистически настроенных солдат, которых за нежелание посещать церковные службы нередко наказывали штрафными и воскресными работами. Ему хотелось вообще упразднить штат военных капелланов, но все его попытки оказались тщетными. И хотя даже Гитлер не придавал особого значения влиянию христианской религии на армию, Борман продолжал считать институт военных священников вредным, ибо они, по его мнению, внушали солдатам страх смерти, который был неуместен на поле брани.

Борман потребовал, чтобы высшее командование вермахта обязательно советовалось с партией, когда дело касалось политического статуса военнослужащих. Он прикомандировал своего помощника к отделу кадров вермахта, подробно проинструктировав его о критериях НСДАП в отношении продвижения офицеров по службе. Борман никогда не заявлял открыто о своих намерениях, но по предыдущему опыту его цель была ясна: как и в случае с правительством, партия хотела влиять на назначения на высшие [338] военные посты, определять карьеру военнослужащих.

Видя, что между Гитлером и руководством вермахта нередко возникают разногласия, Борман не уставал нашептывать фюреру о реакционности генералов. А в середине мая 1942 года разгорелся скандал в военном флоте. Боевой офицер обратился к командованию с просьбой о разрешении на брак, но моралисты в синей форме, узнав, что невеста забеременела до свадьбы, отказали — согласно традиции, невесте морского офицера якобы надлежало быть девственницей либо безукоризненно выдавать себя за таковую. Борман написал десять пунктов в доказательство того, что «неписаные законы» офицерской чести следовало считать признаками «морального разложения» и пережитками феодализма. Формулировки опуса не оставляли сомнения в согласии Гитлера с точкой зрения автора.

Впрочем, военные тоже находили способы выразить свои антипатии к Борману. Они не могли лишить его сведений о своих оперативных совещаниях, поскольку стенограммы неизбежно попадали в руки рейхсляйтера НСДАП. Но как же он был разъярен, когда (в июле 1942 года), приехав в ставку «Вервольф», обнаружил, что его личные покои в бункере — в отличие от комнат генералов — не обеспечены проточной водой! Вместо этого на табурете стояли таз и кувшин, изрядно потемневшие от долгого употребления. Генеральская шутка удалась: рейхсляйтер НСДАП метал громы и молнии и приказал коменданту немедленно соорудить надлежащий санитарный узел.

Вместе с тем некоторые генералы завоевывали благосклонное отношение Бормана. К числу последних принадлежал Эдуард Дитл, «герой Нарвика», командовавший германскими войсками в Норвегии. Генерал не упускал из виду, что солдатам, оказавшимся [339] в холодной северной стране за тысячи километров от дома, нужны и удобства, и теплая постель. Он не возражал против временных связей германских солдат с норвежками, но не считал последних достойными партнершами для брака. Блондинки из Норвегии соответствовали всем требованиям нацистской расовой теории и были признаны сестрами германцев по крови. Тем не менее Дитл выдал разрешения на брак лишь нескольким своим солдатам и — вопреки выводам теоретиков — распространил в подчиненных ему подразделениях приказ, которым объявил немок женщинами более высокого сорта, чем норвежки.

Борман приветствовал такой подход, ибо остальные армейские начальники на захваченных восточных территориях проявляли в этом отношении чрезмерную терпимость. Он разослал текст приказа Дитла гауляйтерам как пример пропаганды, которую следовало неустанно вести партийным организациям, чтобы усилить в обществе отрицательное отношение к бракам с иностранцами и предотвратить нежелательное смешение крови. В качестве альтернативы он предлагал партийным функционерам шире использовать услуги членов нацистской организации женщин («Frauenschaft») совместно с представительницами старшей возрастной группы женских отделений гитлерюгенд, чтобы напоминать солдатам о радостях родного дома и превосходстве женщин высшей расы.

Гитлер, казалось, был вполне удовлетворен ходом событий и деятельностью рейхсляйтера НСДАП. Во время полночного монолога в «Вольфшанце» он рекомендовал Борману снабдить гауляйтеров всеобъемлющим набором инструкций, внести единообразие в [340] их работу. Предпочитая руководить достаточно многочисленной гвардией мелких (и потому безопасных) вассалов, чем несколькими могущественными властителями, фюрер не забыл ублажить их, создав им выгодные условия для самообогащения. Он не опасался, что процветание породит среди гауляйтеров стремление к независимости, ибо не составляло труда изгнать любого из них. Гитлер согласился удовлетворить ходатайство Бормана, просившего отпустить гауляйтерам больше времени на осуществление масштабных программ. Впрочем, на практике глава партийной канцелярии добивался поблажек лишь для своих фаворитов.

На чаепитиях у Гитлера, не стесняясь присутствия других гостей, среди которых бывали и такие его личные недоброжелатели, как Шпеер, Борман не раз делал выпады против Шираха. Так, он мог как бы случайно заговорить о распространенных в Вене анекдотах, в которых содержалось немало колкостей в адрес Гитлера. Тирада обычно заканчивалась выражением мнения, что в Вене, «к счастью», руководящий пост занимает человек, способный в конце концов превратить австрийцев в истинных германцев. После года подобного «промывания мозгов» Гитлер явно невзлюбил Шираха. Внутри партии, где каждый замышлял интриги против остальных, Борман дал понять, что венский вассал — не лучший избранник для столь славного трона. Намек послужил сигналом для всей своры гауляйтеров, которая готова была растерзать Шираха в отместку за те милости, которые прежде ему оказывал фюрер. В сентябре 1942 года Ширах провел в Вене конгресс европейской молодежи и во время этого помпезного форума заявил о своих претензиях на роль лидера всех молодежных организаций, включая объединения, возникшие на захваченных территориях [341] и в союзных государствах. Однако Риббентроп запретил своим подчиненным присутствовать на форуме, а Геббельс не позволил германской прессе освещать это событие. Объяснение простое: Борман намекнул, что бесполезно тратить время на болтовню о «детской партии Шираха».