Алексей Ивакин - Десантура

— К черту! — первое, что сказал Тарасов Мачихину после того, как отоспался в своем блиндаже после удачной ночи.

— Что к черту? — удивился комиссар. — Попей-ка чаю.

Чай ещё был, да… Им и спасались от голода. Правда, от большого количества жидкости и постоянного холода, не выдерживали почки. Минут через десять после очередной кружки мочевой пузырь переполнялся. Причем, неожиданно и резко. Главное, успеть расстегнуть штаны. Иначе обжигающая вначале моча моментально замерзала и белье буквально примораживалось к коже. В обычных условиях — ерунда. Забежал в тепло, отогрелся и нормально. А тут доходило до ампутаций…

Тарасов хлебнул пару раз из поданной комиссаром кружки. А потом сказал:

— Налет мы все-таки провели успешно. Даже слишком успешно. Потерь нет, кое-какие трофеи даже есть. Однако, немцы вот-вот сообразят и обложат наше болото эсэсовцами «Мертвой Головы». И хана бригаде. Сегодня выходим в атаку на этот Карфаген.

— Какой Карфаген?

— Опуево. Где адъютант?

— Воду греет на умывание.

— Отлично! Умоюсь и за работу.

Тарасов скинул полушубок, снял свитер, гимнастерку и нижнюю рубашку. Полуголый вышел из блиндажа.

А потом долго, на виду у бойцов, плескался, смачно фыркая. От его крепкого, в узлах и переливах мышц, тела шёл пар. Затем он взял бритву и так же демонстративно, насвистывая «В парке Чаир», брился. Долго брился. У адъютанта даже руки задрожали. Устал, понимаешь, держать маленькое зеркальце…

— Передай приказ комбатам. Через час построение бригады. Всем привести себя в порядок. Побриться, умыться. А то не бригада военно-воздушных войск, а банда Махно. Смотреть противно…

Десантники и впрямь себя запустили. Если в первые дни операции следили за собой — десантура, как же! крылатая пехота! небесная гвардия! — то в голодные дни на внешний вид махнули рукой. Сил не хватало, чтобы двигаться… Какие уж тут гигиены…

На что врачи сильно ругались. Появились вши. Особенно они доставали раненых. Под повязками так чесалось, что некоторые сдирали бинты, лишь бы избавиться от невыносимого зуда. И раны, уже подживавшие, снова воспалялись.

Через час бригада стояла на импровизированном плацу. Почти вся. Если не считать боевое охранение, раненых, больных, обмороженных и… и убитых с без вести пропавшими.

Почти четверти уже нет. Шестисот с лишним бойцов и командиров…

— Бойцы! Десантники! Поздравляю вас с успешной операцией по ликвидации немецко-фашистского аэродрома в деревне Глебовщина! От лица командования и от себя лично объявляю вам благодарность.

— Ура! Ура! Ура! — негромко, как предупредили комбаты, но от души рявкнули десантники.

— Считайте, что немцы остались без снабжения. Кто-то подумает, что и мы тут тоже без снабжения. Это не так! Получен приказ командования фронтом совершить нападение на немецкие продуктовые склады.

Мачихин и Шишкин переглянулись… На самом деле шифрограммы не было. Комбриг действовал на свой страх и риск. Приказ оставался прежним — ждать двести четвертую бригаду подполковника Гринёва.

— Тем самым мы убьем двух зайцев — и себя накормим, и фрицев без награбленных запасов оставим! — продолжал Тарасов. — А значит, приблизим смерть немецко-фашистских оккупантов. Ребята, — сбился он с официального тона. — Всем тяжело сейчас. И бойцам, и командирам. И всей стране тяжело. Сегодня отдохнем, ребята!

Он замолчал. Молчала и бригада. Слышно было как падал снег, да кто-то из бойцов надсадно кашлял.

— Нас ждет победа, ребята! Бригада… Смирно! Командирам батальонов прибыть на совещание.

— Ты с ума сошёл, Коль, — выговорил ему Мачихин, после того как десантники, старательно изображая по мокрому снегу болота парадный шаг, прошли перед командованием бригады. — Ты понимаешь, что фронт тебя не по голове погладит, а снимет ее?

— По мне так лучше, чтобы с меня голову сняли. А бригада бы выполнила свою боевую задачу. Понимаешь?

— Понимаю, Ефимыч. От этого не легче…

— Дальше фронта не пошлют, Ильич, да? А нас вот ещё дальше послали.

— Это верно, — вздохнул Мачихин, а потом повторил. — Это верно…

А после они всем командованием готовили самостийную операцию, от которой зависела жизнь бригады…

Густые ветви вековых сосен накрывали заснеженную поляну. Тишина, изредка лишь комочек снега соскользнет с темно-зелёной лапы. Редкая тишина на войне…

И вдруг из темноты леса шурша снегом выскочил на широких лыжах человек в рваном, в подпалинах маскхалате. За ним ещё один, потом ещё, ещё и ещё… Кто-то шёл налегке, кто-то тащил волокуши. Это миномётчики и пулемётчики, впрягшись, словно ездовые собаки из рассказов Джека Лондона, в лодочки-волокуши, тащили на себе свое оружие. И веревки впивались в грудь, мешая дышать, а промерзлые насквозь валенки до кровоподтеков натирали голени.

Обугленные лица у этих людей. Обугленные морозом. У некоторых тощие, в три волоска, бородки. Щеки впалые. Глаза медлительные, вялые, строгие. Движения, наоборот, резкие. И ни одной улыбки. Только у некоторых слезы на ресницах. Не от боли или от горя. Нет. От ветра. От ветра, которого не замечали сосны. От ветра, который рождается движением в неподвижном воздухе. А через эти слезы они видели такую далекую весну…

Через несколько минут эти люди пересекли поляну, исчертив ее лыжами, и исчезли в лесу.

И снова над соснами повисла зимняя тишина. И через эту тишину летело неслышимое простым человеческим ухом:

«Отсутствие продуктов вынудило атаковать Большое и Малое Опуево. Считаем, что сброшенные вами продукты попали этот район немцам. Атакуем двадцать два ноль ноль. Поддержите авиацией. Тарасов. Мачихин»

…В темноте вырисовывались темные силуэты русских изб, в которых мирно спали немцы. Лыжники же залегли в ожидании приказа за маленькой речкой Чернорученкой. Впереди было стометровое поле, занесенное снегом.

Младший лейтенант Юрчик внимательно рассматривал это поле. Под пулемётным огнём его надо как-то пробежать. И пробежать быстро.

— Сержант…

— Ну, — ответил Заборских.

— Не нукай. Не запряг. Когда по уставу отвечать научишься?

— Когда по уставу воевать будем. С трёхразовым горячим питанием… — буркнул замкомвзвода.

— Это ты после войны у мамки проси трёхразовое питание. А сейчас нам одноразовое надо добыть. Понял? Лощину видишь? — показал на ложбинку Юрчик.

— Вижу.

— По ракете дергаем вправо туда. И по ней уже к деревне. Согласен?

— Все лучше, чем по полю…

Заборских не успел договорить.

Взлетела красная ракета.

И два батальона — первый и второй — поднялись в атаку.

Все — и рядовые бойцы, и командиры, и особисты, и политотдельцы.

Юрчик махнул рукой и помчался к высмотренной им неглубокой ложбинке. А немцы, ровно ждавшие ночных гостей, незамедлительно открыли бешеный огонь.