Николай Бадеев - Принимаю бой

В ночь на 13 мая 1905 года эскадра подходила к Цусимскому проливу. Радисты крейсера доложили командиру, что в эфире непрерывно слышатся сигналы японских радиостанций. Значит, враг рядом.

Евгений Романович прошелся по кубрикам.

— Наш крейсер носит славное имя, — говорил он матросам. — Не посрамим его честь, будем драться до конца!

Матросы по традиции помылись в бане, надели чистое белье. Всю ночь моряки стояли у орудий.

Утром сигнальщики заметили японский разведывательный крейсер.

— Корабль к бою изготовить!

В полдень из-за островов показалось девять японских крейсеров. Они начали обстреливать транспорты.

— Право руля! — скомандовал Егорьев. — Открыть огонь!

Оставляя за кормой пенный след, «Аврора» пошла к транспортам и заслонила их собой. Жерла шестидюймовых орудий с грохотом выбросили оранжево-багровые снопы пламени.

Девятка японских кораблей сосредоточила огонь по «Авроре». Искусным маневром Егорьев уводил корабль от вражеских снарядов, а комендоры били и били из орудий, не допуская противника к беззащитным пароходам. И японцы удалились.

Через полчаса сражение возобновилось. На стороне врага было громадное превосходство в численности кораблей и орудий, в скорости хода. Один из снарядов разорвался вблизи ходового мостика, веер осколков ударил в просвет боевой рубки. Егорьев упал…

Весть о гибели командира мгновенно разнеслась по кораблю. Еще более посуровели лица моряков, и казалось, еще яростнее загремели пушки. Окутанный черным дымом, с развороченными надстройками, с зияющими пробоинами в трубах, крейсер продолжал бой. Командира не было, но его воля чувствовалась во воем, обученные им моряки сражались и стойко и умело. Снаряды «Авроры» поражали то один, то другой японский крейсер.

Вдруг корабль завертелся на месте — что-то случилось с рулем… Электрик Подлесный, не ожидая приказания, побежал в боевую рубку. Над палубой рвались снаряды, осколки впивались в надстройки, но матрос не думал об опасности, он спешил спасти корабль: японцы уже пристрелялись, снаряды кучно ложились рядом с «Авророй».

Так и есть: перебит бронированный кабель электрического управления рулем. До крови обдирая руки об острую рваную броню, он моментально устранил повреждение.

Сражение продолжалось. «Аврора» получила восемнадцать прямых попаданий, многие моряки погибли или были тяжело ранены. Но японцам не удалось сломить сопротивление крейсера.

После боя тело доблестного командира под залпы погребального салюта было предано океану.

— В память о том сражении я берегу Георгиевский крест, которым меня наградили тогда за исправление кабеля, а также бескозырку… Передаю их в ваш музей.

Андрей Павлович помолчал и добавил:

— А портрет Евгения Романовича Егорьева хорошо бы поместить тот, что матросы преподнесли семье командира после возвращения «Авроры» в Россию зимой 1906 года… Он хранился у сына Егорьева, Всеволода, который, кстати сказать, участвуя в боях, за храбрость три ордена и лейтенантское звание получил. Перед Октябрьской революцией был в большом чине, но сразу встал на сторону трудового народа. По слухам, живет в Ленинграде…

Разыскать Всеволода Евгеньевича Егорьева было не трудно. Контр-адмирал, доктор военно-морских наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники РСФСР, почетный член Географического общества — столько «титулов» получил сын командира «Авроры» в годы Советской власти.

И вот телефонный разговор…

Через несколько дней к трапу «Авроры» подошла легковая машина, из нее вышел Всеволод Евгеньевич и попросил матросов поднять на борт завернутый в белое полотно большой, тяжелый предмет.

Когда сняли покрывало, стало понятно, почему Подлесный настаивал именно на этом портрете. Вместе с фотокарточкой матросы подарили семье героя… кусочек опаленной боем «Авроры»: рама портрета была сделана из досок обгорелой палубы и куска бортовой брони, пронзенной осколком вражеского снаряда. Из пробоины, окаймленной завитушками стали, смотрело лицо Евгения Романовича Егорьева.

— Почему же о «Бравом» в музее ничего нет? Ведь замечательный был миноносец! В Цусимском бою сражался. Говорите, ничего не сохранилось? — Старик улыбнулся, словно что-то вспоминая, и добавил: — Взяли бы воздушный змей и поместили в витрину…

Потом задумался, не торопясь вынул из внутреннего кармана пиджака бережно свернутую ленточку с матросской бескозырки, на ней сверкнуло золотом: «Бравый».

— Полвека хранил… Теперь пусть полежит в музее.

— Вы служили на «Бравом»?

— Старший машинист Александр Павлович Варзанов.

Шла русско-японская война. 2 октября 1904 года из Либавы на Дальний Восток двинулась эскадра. Вместе с броненосцами и крейсерами шел и миноносец «Бравый».

В Индийском океане «Бравый» попал в жестокий шторм. Волны легко, как мячик, подбрасывали миноносец. Палуба нередко скрывалась под водой.

В эти часы тяжело было всем, но особенно машинистам. В наглухо задраенных кочегарках матросы теряли сознание от невыносимой жары и духоты. Их обливали водой, они вновь становились на вахту.

В другой раз «Бравый» мог бы убежать от приближавшегося тайфуна, но оторваться от эскадры не имел права. А в ее составе, наряду с новыми кораблями, были суда с черепашьей скоростью хода. Зарываясь в гороподобные волны, миноносец много часов «топтался» вокруг старых «сундуков», еле выгребавших против ветра.

Тяжелы были не только бури. Повинуясь Англии, некоторые государства отказались снабжать русские корабли, не разрешили заходить в свои порты. Уголь и продовольствие приходилось грузить с транспортов, вдали от берегов, на океанской зыби.

Обожженные тропическим солнцем матросы «Бравого» работали по 16–18 часов в сутки. И днем и ночью, в любую погоду моряки неустанно упражнялись в наводке орудий и торпедных аппаратов. Знали: впереди сражение.

220 дней продолжался этот беспримерный в истории переход. «Бравый» прошел более 18 тысяч миль.

14 мая 1905 года русская эскадра вошла в Цусимский пролив, началось сражение с японским флотом. «Бравый» шел рядом с эскадренным броненосцем «Ослябя». Его пушки беспрерывно стреляли по японским миноносцам, пытавшимся подойти к броненосцу и выпустить по нему торпеды.

«Ослябя», получив тяжелые повреждения от артиллерийских снарядов, повалился на левый бок. Множество моряков оказались в воде. «Бравый», под ураганным огнем шести японских крейсеров ринулся на помощь.

Над поверхностью моря висела удушливая пелена: из труб броненосца, почти лежавших на воде, выходили громадные клубы черного дыма. Задыхаясь, матросы стали поднимать на борт моряков «Ослябя».