Юрий Дьяконов - Комендант Синь-ици-сан

Гордо взметнул свою голову вулкан Тятя, похожий на знаменитый Везувий. На его великаньем плече прикорнуло белое облачко. В кратере — круглое, как солнце, пятно нетающего снега. Вулкан спит. А кто скажет, когда проснется? Через год… через месяц… завтра… или никогда? Каждый день земля под ногами вздрагивает от мощных толчков. У подножия вулкана легкие японские домики. Весь дом — тонкие деревянные стены да крыша. Окна, двери, перегородки между комнатами — это деревянные решетчатые каркасы, оклеенные бумагой. Раздвинь перегородки — и весь дом превратится в одну комнату. Ни стекол, ни мебели, кроме дзэн — низкого японского столика. Нет ни стульев, ни кроватей, ни шифоньеров, ни зеркал. Вся жизнь семьи проходит на татами — искусно сплетенных соломенных циновках, которыми устлан пол. Странно?.. Зато, когда ударит снизу мощный толчок землетрясения, в деревянном японском домике нечему ломаться. Бывает, он развалится на отдельные щиты, но ведь их можно вновь собрать. Налетит ураган с океана, порвет бумагу — тоже невелика беда. Заклеить недолго… Это понятно. А вот что за люди японцы? Это трудней. Нужно знать их годы, чтобы ответить. А коменданту надо знать сейчас: кто есть кто? Кто друг или будет другом? А кто враг?.. Может, тот учитель, что кланяется ему двадцать раз в день?.. Ох уж эти поклоны! Каждый раз просит: не надо! Вежливо соглашаются и… кланяются вновь. Ведь традициям тысячи лет…

И все же комендант доволен. Жизнь в селении потихоньку налаживается. Регулярно выдают рис. По утрам выходят на лодках в бухту рыбаки. Заготовляют на зиму дрова. Сушат рыбу, морскую капусту.

Хотелось бы еще открыть школу для японских детей. Но учиться-то по старой программе нельзя. Там все было пропитано ненавистью к СССР… И еще: что делать с пустыми домами?

Невидимыми границами дома на берегу бухты как бы разделены на три отдельных группы. На южном крыле бухты живут более состоятельные. На северном, где и земли-то нет, один голый песок, жмутся к скалистому мысу маленькие домики бедняков. Самый крайний из них — дом старика Такита. А посреди поселка стоят дома богачей. Просторные, под железной крышей. Даже два двухэтажных. Перед каждым домом цветничок. Позади — огород. Но дома-то пустые! Разве это правильно?!

Созвал комендант хозяев и хозяек с северной окраины и предложил:

— Переселяйтесь в дома бежавших богачей.

— Где такие деньги взять?! — удивился старик Такита.

— Да не надо никаких денег! Даром берите. Чего ж они пустые стоят. Бумага на дверях и окнах порвалась. Дождь внутрь хлещет. Пропадут дома без людей. И огороды зарастают травой.

— Дом — хорошо!.. Окна и двери открыты — плохо!.. Давай, Синь-ици-сан, бумагу — заклеим… Огород — хорошо. Зарастает — плохо!.. Мы будем обрабатывать, Синь-ици-сан. Овощи твоим солдатам нужны. Понятно, — загалдели приглашенные.

— Опять, выходит, не поняли, — огорчился комендант. — Ну, тогда идемте. Сами посмотрите.

Пришли на место. Зацокали языками. Нравятся дома.

— Смотри, Такита-сан. Хочешь, этот дом твой будет? Вверху Фудзико и маленький Мицу. А внизу — ты и Сандзо. Хорошо ведь будет?

— Хорошо. Хорошо, — соглашается старик.

— Осино хоросо, капитана товарис! — по-русски подтверждает Сандзо, успевший осмотреть в доме все закоулки.

— И огород большой. Овощей вам на зиму хватит.

— Хорошо, — соглашается Такита-сан.

— Ну так сегодня же и переселяйтесь. Я повозку пришлю…

— Зачем сегодня? Большое дело — думать надо, — заволновался старик. — Огород мы обрабатывать будем. Цветы поливать. Бумагой заклеим. Все сделаем, Синь-ици-сан, как прикажешь…

Поговорил со всеми. Никто сейчас переезжать не хочет. «Боятся, видно. Ну ничего, пусть пока на огороде повозятся. Потом осмелеют и переберутся», — решил Синицын, а вслух сказал:

— Даю вам три дня сроку на размышление. Не переселитесь — другим отдам. Поняли?

— Поняли… поняли. Зачем другим?.. Мы будем бумагой клеить… Цветы поливать…

На другой день после разговора капитана Синицына телефонограммой срочно вызвали на совещание в штаб бригады. Пришел катер, и капитан, дав указания своему заместителю, уехал.

Вот уже неделя, как семья Такита вернулась в свой дом. Хорошо. Но сегодня старому Асано Такита не спалось. И чего бы, спрашивается, не спать? После стольких дней жизни в шалаше, голода почему не заснуть сытому человеку под одеялом в собственном доме? Но сон не шел. Старый рыбак сел, поджав под себя ноги, перед раскрытым окном, закурил трубку. Сидел и думал, глядя в непроницаемую темноту безлунной ночи. Человеку приходится очень много думать, если он так стар и беден… Было у старика два сына. Сэйки и Таро. На всем острове не было более удачливых рыбаков. Хорошо жили. Но в 1936 году призвали Таро в императорскую армию и ровно через год, как раз в тёё-но сэкку, [29] Праздник хризантем (9 сентября). из далекого Тяньцзиня прислали урну с его прахом. Стоит урна с прахом Таро в домашнем алтаре. Лежит рядом гундзин-идзоку-кисё. [30] Медаль семьям погибших воинов. А сына нет… Шли годы. Притупилась боль. Но в прошлом году война опять постучалась в двери. Снова призвали в армию старшего сына, резервиста Сэйки Такита. Напрасно Сэйки показывал военному начальнику бумаги о давних ранениях. Его снова послали воевать в Маньчжурию… Жив ли Сэйки?.. Говорят, русские и китайцы в плен японских солдат не берут. Убивают на месте. А ведь Сэйки не просто солдат, он до чина сотё [31] Фельдфебель, старшина. дослужился… Вот и остались сиротами старый Асано и невестка Фудзико с двумя сыновьями, двенадцатилетним Сандзо и двухлетним Мицу. Как прокормиться? Как прожить, пока Сандзо станет мужчиной?.. А тут еще с этим переселением… Хорошо бы. Но страшно. Чужой дом…

Асано вздрогнул. В темноте за окном кто-то стоял и смотрел на него. Шли минуты, а из-за окна ни звука…

— Коннити ва, — тихо поздоровался старик, чтобы прервать тягостное молчание.

— Коннити ва, старый трепанг, [32] Голотурия (морской огурец) — морское беспозвоночное животное типа иглокожих. — ответил приглушенный мужской голос.

— Заходите в дом, Кацумата-сан. Я зажгу лампу, — поднялся Асано.

— Тихо! Не называй меня по имени. В доме все спят?.. Хорошо, — он бесшумно, как кошка, прыгнул в окно. — Принеси мне рису!

Асано пошарил в темноте, принес тарелку с нигири-мэси. Кацумата принялся с жадностью есть их. Опустошил тарелку и спросил:

— Еще есть?

Асано принес ящичек с вареным рисом, приготовленным Фудзико на завтра. Ночной гость и его опустошил наполовину. Оставшееся завернул в носовой платок. Запил холодным чаем. Прикурил от трубки Асано сигарету и потребовал:

— Теперь расскажи все. Что делают русские в поселке?