ВОЛЬФЗАНГЕР ВИЛЛИ - БЕСПОЩАДНАЯ БОЙНЯ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА

Я чувствовал себя не просто солдатом, а вои­ном агрессивного государства, который от всей ду­ши ненавидел войну.

Я только надевал на себя маску, при этом меч­тал о жизни отшельника где-нибудь в пещере или в келье монастыря на краю мира. Хотел, чтобы шум времени раздавался где-то далеко от меня, а я бы стоял со смертью на дружеской ноге, как сейчас. Здесь, на фронте, средневековая пляска смерти ви­делась совсем не страшной и даже прекрасной на­ряду с неприкрытыми мхом трупами на нейтральной полосе, ибо и я сам был только живым трупом. Я не был здесь христианином, да и не имел никакой ро­дины, кроме этого мира. Таким образом, я двигался навстречу судьбе, не имея никаких корней. И во всех моих авантюрных поездках не мог прислонить­ся к Богу, как к тенистому дереву в бескрайней пус­тыне. Моей единственной целью оставалась надеж­да на то, что в мире установится наконец благопо­лучная жизнь. Если ворота отцовского дома и закрылись за мной, она все равно должна начаться. Однако в тайных уголках сердца я в это уже больше не верил.

Таков был мой духовный адвент. Такие мысли бродили в моей душе сразу же, когда я попал в ар­мию. Но тогда я еще многого не знал, был слишком молод, земля еще простиралась передо мной во всем ее великолепии. Ведь в это время я был еще только на западном берегу Днепра.

Оттепель начиналась, но быстро заканчивалась. Мороз сковывал поля, и когда я ночью выходил из бункера, то долгое время мог наблюдать за звезда­ми, сверкавшими для меня в чистом небе. Звезды, звезды. Снег блестел, покрытый инеем, и глубокая тишина лежала над землей. Эта цыганская жизнь в лесу доставляла мне странную радость. В декаб­ре под чистым небом пел в ветвях ветер, друг обла­ков и деревьев, снег наполнялся ароматом смолы и лесной земли. Иголки на елях казались теплыми да­же зимой. Мне не хотелось ни о чем говорить, ниче­го спрашивать, я мог лишь безмятежно мечтать об этой жизни авантюриста, которая делала меня сча­стливым против своей воли. И никакие лишения уже не казались мне страшными.

В сумерках на другом берегу горели солома и сено, копны которого стояли в длинных рядах. Язы­ки пламени поднимались в небо наступившей ночи. Мне казалось, что я вижу на противоположном бере­гу освещенные города моей родины. Разрушенные и сгоревшие на войне деревни создавали в мыслях удивительные картины и парадоксальные воспоми­нания, заставляя решать эстетические проблемы.

Изменение ситуации. Мы шли вплоть до моста через Днепр. Затем последовала команда занять русский опорный пункт на востоке. В небольшую метель мы пересекли в Ухлясте замерзшее болото, не имея точного представления об искусственных ручьях и временных мостах.

На островке среди болот находился пункт Момачино52, цель нашего пути. Луна горела ярким светом, освещая все вокруг. Адвент.

Опорный пункт Момачино

Мы жили на острове в нейтральной полосе. Мо­мачино — неизвестная деревушка с несколькими домами и амбарами. В ней был основан опорный пункт. Вокруг деревни тянулась линия окопов с пу­леметными гнездами. Минометчики и пехотинцы окопались между домами, а наше орудие скрытно установили за окопами.

Мы оборудовали укрытие в сарае для хране­ния картофеля. Все лишнее вынесли наружу. Соору­дили скамейки, стол и табуретки, пробили окно и поставили печь. Мы чувствовали, что останемся здесь надолго. Перед нами расстилалось поле с холмами, на которых росли небольшие сосенки и ряды голых кустов. Русские занимали свои окопы только ночью. На севере за лесом время от времени поднимались сигнальные ракеты. Там, видимо, на­ходился еще один опорный пункт. Нас отделяли от него болото, лес и равнина. Только с дальних хол­мов звучали редкие винтовочные выстрелы. Время от времени появлялись русские разведгруппы. Про­жекторы внезапно освещали территорию, ослепляя меня, а затем снова наступал мрак. Фронт стал бес­покойным. Через каждый час на севере от моста че­рез Днепр начинали вести огонь тяжелые орудия.

Поэтому мы не удивились, когда пришел приказ на выступление.

Мы вышли в полночь в светлой лунной ночи и двинулись к шоссе. Через некоторое время замети­ли позади пламя. Это горел наш сарай. Но скоро по­жар уже остался позади. Русские отстали. Пройдя по нейтральной полосе, мы вошли в Селец. Это бы­ла уже покинутая всеми деревня, расположенная за основными позициями. От окопов и бункеров оста­лись только груды земли и тлеющего дерева. Около Днепра мы установили наше орудие на холме у края соснового леса. Перед нами шумел среди лугов бо­лотистый ручей, не схваченный еще льдом. Моло­дой ельник спускался вниз по оврагу. Там уже обос­новался противник. Отступать отсюда в случае не­обходимости казалось практически невозможно, так как приходилось бы перебираться через бурный ручей.

Усталые и озябшие, мы расстелили плащ-палат­ки на мягкую землю близ защищавшей нас от ветра молодой сосны и сразу заснули. Днем соорудили землянку, уложили сверху березовые ветки, закры­ли плащ-палатками, на землю положили сено и ус­тановили печку, которую всегда возили с собой. Но там все равно было холодно, печь почти не грела. Хорошо, что, по крайней мере, у нас была крыша над головой, спасавшая нас от снега и сквозняков. Спали мы хорошо.

Проснулись от боли в ногах, выстрелов и криков о помощи. От опушки леса бежали болотом солдаты нашего арьергарда. Русские преследовали их, пока они не укрылись в роще на нашей стороне. Мы бро­сили несколько гранат и открыли заградительный огонь из пулеметов. Перевес оказался на нашей стороне.

Серой морозной зимой мы спали на открытом воздухе. В сосновом лесу, выбирая места, где не лежал в низинах смерзшийся снег, мы, закутавшись в шинели, с трудом выносили холод. Никто не вспо­минал о нас, разве только походная кухня приезжа­ла по ночам. Итак, мы были единственными свобод­ными людьми в это ужасное время, закаленными и лениво следившими за тем, что происходило в на­шей жизни,

(Пробел в рукописи)

...где только разведгруппы противника изредка появлялись по ночам). С юга приезжали в темноте под охраной полевые кухни. С ними привозили мно­гочисленных раненых и трупы убитых. Мы узнавали о пропавших без вести. Русские теперь брали на­ших солдат в плен, главным образом под Милее-вом, а не убивали их. Мы каждый день ожидали та­кой же участи, но мало заботились об этом.

Мы жили на острове, отделяющем нас от Крас­ной Армии. Иногда русские разведгруппы беспре­пятственно появлялись в деревне. Изредка проис­ходили незначительные бои, поэтому дни и ночи мы стояли в карауле. Дома в деревне постепенно под­жигали, и ночью в новолуние там было светло от мо­ря огней и далеких пожаров.

В этой близости смерти, на границе между сво­бодой и пленом, я снова начинал писать дневник, рассказывая о моих русских приключениях. Чаще всего ночами. Снаружи хрустели по снегу шаги ка­раульных, временами лаяли пулеметы, пролетали со свистом отдельные снаряды. И все же в эти рус­ские ночи я словно был у себя дома. Проходили ад­вент и Рождество. Я наблюдал за всем происходя­щим, жил своими воспоминаниями и писал. Иногда по утрам относил почту и приказы командования далеко в глубокий тыл, словно на другой остров.