Павел Андреев - Двенадцать рассказов

— Нет, — спокойно говорит Веня, — в задницу лошади. Этому парню не везло весь день!

Фокус с анекдотом он, якобы, придумал сам. Все ржут, и мы наливаем по первой.

Когда выпили пятую, с законной паузой на третьей, в окне мелькнула голова комбата. Гадать, где часовой и как комбат вышел на след, времени уже не было. Все произошло быстро и без паники. Мгновенно потушили свет и открыли щеколду. Дверь распахнулась, и в ее проеме появилась фигура комбата. Он стоял на фоне черного звездного неба, широко расставив ноги. Правой рукой поднимал и опускал бамбуковую трость. Было слышно, как кусок свинца перекатывается в ее полом теле.

Первым пошел Рекс. Словно тараном по крепостным воротам, он нанес удар своей головой в живот комбату. Тот издал короткий свистящий выдох и, развернувшись вслед проскальзывающему Рексу, наотмашь рубанул его тростью. Рекс, выгнув грудь, только увеличил скорость и мгновенно скрылся в темноте. Но этого оказалась достаточно. Не сговариваясь, мы ломанулись в освободившийся дверной проем, как лошади из загона. Комбат остался один в пустой каптерке с начатыми банками тушенки, недоеденной жареной картошкой на сковороде и надкусанными булками горячего свежего хлеба из бригадной пекарни. Покинутый праздничный стол возглавляла сорокалитровая белая китайская канистра, наполовину наполненная бражкой.

Праздник продолжался.

Через пятнадцать минут была объявлена ночная поверка личного состава батальона. Смысла «нагибаться» не было — здесь наказывали за то, что попался. Виновники ЧП построились в шеренгу перед батальоном. Между строем и залетчиками стояла злополучная канистра бражки. Товарищи с сочувствием смотрели на нас. Все было понятно без слов.

Комбат вышел на построение одетым с иголочки: новое ПэШа, тельник, белая, почти до пупа подшивка и начищенные до неприличного блеска сапоги. Для нас выход офицера в такой форме, да еще ночью, был эквивалентом публичного секса.

Замполит произнес короткую обличительную речь — сказанного вполне хватало на наш расстрел перед строем не менее двух раз. Казнь началась с зуботычин. Каждый получил удар в челюсть. Почти все пали — комбат бить умел. Но парень, который сегодня стрелял из гранатомета, все обломал. То ли у комбата рука устала, то ли ему уже нечего было добавить в эту контуженую голову. Мало того, что Веня не упал, а только отлетел, он еще и быстрее других занял свое место в шеренге, продолжая при этом глупо улыбаться. Это и добило комбата. Разозлившись, он приказал контуженому выйти из строя. Веня вышел с улыбкой. Все происходящее с ним, словно немое кино бессмысленно крутилось в его голове. Зуботычина только добавила помех, превратив цветной телевизор в черно-белый.

— Пей, — предложил по-братски комбат и поднял канистру.

Веня повертел головой вокруг, ища сурдопереводчика, но помощи так и не дождался. Не понимая всей глубины постановки, он слегка отхлебнул из канистры. Комбат, желая усугубить аморальность происходящего, ударил по днищу канистры и разбил Вене губы:

— Пей, пей, что же ты? Пей, а мы посмотрим.

Злость за разбитые губы лишила Веню последних остатков рассудка, и ехидное выражение лица командира было понято им буквально. Он приложился к канистре от души. Когда под крики возмущенного комбата, два офицера оттащили Веню от канистры, ему было уже все до лампочки. Он по-прежнему ничего не слышал. Его улыбка была детской и глупой. Комбат не нашел ничего лучшего, как вылить ему на голову остатки бражки с хлопьями сладкого осадка. Мы повели Веню мыться на арык. Он громко пел песни и пинался.

Рексу, заработавшему шикарный кровавый рубец на всю спину, чужое веселье было не в радость.

— Как только заживет, я убью этого ковбоя, если успею, — Рекс произносил эту фразу при каждом случайном прикосновении к своей спине.

Ни у кого не было сомнений, что после сегодняшней ночи мы возглавим список собаковедов, то есть, указывающих путь минной собаке. Нам всем сегодня не везло.

Многие ошибались, думая, что подобная агрессия комбата направлена против них лично. Ничего подобного! Мы то знали, что для него было совершенно не важно, кто в такие моменты стоит перед ним: провокация и проба сил противника входили в правила этой жизни. Этот тест мы уже давно прошли.

Веня. 2 августа 1998 года

Скажите, разве это жизнь? День с утра выдался до невозможности гнусный. Проблема только в одном — я уже с вечера спланировал, как проведу этот праздник. Теперь жалею об этом. Частенько в теории у меня получается лучше, чем в действительности. А теперь спросите меня, как я себя чувствую, ожидая телефонного звонка? Зачем ждать, я ведь начал расстраиваться уже с утра, верно? Нет, разочарование требует планирования. Иначе такое начинается!

Порой я сам не знаю, что со мной происходит. Я начинаю ощущать себя летчиком, прикованным к креслу самолета, который пилотирует кто-то другой. Или автопилот. При угрозах аварии я пытаюсь выйти из штопора, но не всегда удачно. Неприятности обычно случаются, если я позволяю себе расслабиться или начинаю психовать. Моя контуженая голова в таких ситуациях срабатывает мгновенно, как автоответчик Калашникова без предохранителя. Проблема с мозгами в том, что они соображают слишком быстро и слишком хорошо. Я порой больше времени трачу на то, чтобы приспособиться к настроению собственной жены, чем на получение навыков работы с сотовым телефоном. Именно окружающие меня люди создают условия для самостоятельных решений, которые всегда меняются со временем. Окружающий меня мир — моя карта, мои решения — разноцветные стрелки на этой карте, моя жизнь — результат реализации собственных планов.

Я очень расстраиваюсь, если что-то происходит не так, как хотелось. Можно было бы, конечно, стереть электрошоком все мои воспоминания и превратить меня в кого-то другого, но результаты подобных упражнений, которые доводилось видеть, что-то не вдохновляли.

— Вы не хотите ввязываться в разборки с собственной головой? Не волнуйтесь, вместо вас это сделают другие, — с этими словами меня устроили на «дачу».

У нас ведь как: если ты ведешь себя немного странно — удаляют с воли, накачивают транквилизаторами и помещают в закрытый корпус вместе с тебе подобными. Так поступили со мной, например. Они ждали, что после лечения я "буду самим собой" — как будто у меня тогда был выбор.

Мало того, что у меня сегодня плохое утро, — с таким настроением я легко могу загубить весь праздничный день, а возможно еще и часть следующей недели. Отличный способ впасть в депрессию и начать думать, что жизнь не стоит того, чтобы ее продолжать. Ответьте, сколько еще есть на белом свете вещей, которые вы хотели бы сделать с таким же совершенством? Это тупик, поверьте мне. Мы так легко забываем, чего хотим, что попадаем в задницу только благодаря этому.