Павел Хицкий - Двенадцать фотокарточек памяти. Рождественская повесть

Фотограф Павел Хицкий

© Павел Хицкий, 2019

© Павел Хицкий, фотографии, 2019

ISBN 978-5-4490-7839-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мое прошлое – как чужие фотокарточки: я смотрю на них и не узнаю. Вот незнакомый мне высокий молодой человек, его лицо напоминает Николая II. Вот другой незнакомец: карие глаза хамовато глядят сквозь прямоугольные стекла дешевых очков. Вот – девушка. Просто девушка со светлыми волосами, и я откуда-то помню, что от них часто несет дегтем, потому что она моет свое душистое каре шампунем от перхоти.

Никого из этих людей уже нет. Они сгинули в пустыне, чьи очертания не найти ни в атласе энциклопедии «Британика», ни на картах Генштаба. А скорее всего, вообще никогда не существовали. Кто-то – я даже догадываюсь кто – подбросил мне этот альбом, я почти каждый день натыкаюсь на него и, сам того не желая, пересматриваю.

Высокий подросток носит римское имя Юлий. Вот он в студенческом общежитии, лежит на доске, которая когда-то служила дверью, а теперь часть навсегда продавленной проржавевшей кровати. На Юлии двое штанов, два свитера, рваная дубленка и сапоги-заброды. Сверху наброшена тонкая простыня.

Время действия – последний год ХХ века. Место – Москва. За разбитым окном видны бело-черные гудроновые крыши, желтая надпись на серых сугробах «Я люблю тебя», чуть дальше – грязные автомобили на заснеженной улице. Обычная среднерусская зима: пронизывающий ветер, хилая кашица сыплется с неба. Но Юлию нет дела до неба. Он даже не замечает человека, внешне похожего на меня, который сидит посреди комнаты и с отвращением помешивает пельмени.

Человека, похожего на меня, зовут Сергей. Полноватый подросток с длинными волосами застыл у кастрюли не потому, что надеется сделать пельмени съедобными, просто электроплитка – самое теплое место в комнате. Сергей снял перчатки и расстегнул выцветшую дешевую куртку на синтепоне. Разорванный левый ботинок перетянут пластырем. Но Юлий, как я уже сказал, этого не замечает. Человек с лицом Николая II внимательно читает «Записки из подполья». Похоже, он делает это впервые: брови то и дело поднимаются, рыжеватая борода движется вверх-вниз, как будто Юлий жует вкусное, но подозрительно колючее животное.

В такие моменты он становится похож на кота, поймавшего насекомое. Когда я был ребенком, неуклюжий британский кот на моих глазах попытался проглотить шершня: раздавил голову лапой, подбросил останки в воздух и подставил снизу ромбовидную пасть. Потом британец сделал пару жевков, взвыл дурным голосом, завертелся волчком и стал носиться по зеленому дачному газону.

Когда я вспоминаю Юлия, читающего «Записки из подполья», он всегда похож на кота, который собирается разгрызть шершня. Но как только Юлий готовится совершить решающий, последний кивок бородой, дверь холодной комнаты открывается. Точнее – распахивается, как от ветра, и на пороге показывается странная парочка. Сосед Юлия Константин, нескладный парень в прямоугольных очках, закутан в тяжелую кожаную куртку, под ней виднеется тонкая серая толстовка. Константин всегда ходит в одной и той же толстовке, зимой и летом.

А спутница Константина – кто она? Сначала я замечаю пухлый бушлат на вате, на который нашиты сине-белые узоры – так выглядит шуба снегурочки на новогоднем утреннике. Потом в бушлате обнаруживается похожая на куклу девушка с короткими черными волосами. На запястьях – фенечки. На лбу – коричневая лента, в советском кино такие носят язычницы-славянки. Девушка моргает большими серыми глазами, выдыхает, вдыхает и начинает невнятный путаный монолог.

Способ, каким общаются живущие в моей памяти дети, кажется мне безумным. Нет, они не поют и не изображают животных. Они даже не обмениваются жестами, хотя размахивают руками много и без толку. Эти люди всюду вплетают малопонятные выдранные из школьной программы цитаты. И еще они никого не слышат. Выглядит беседа примерно так:

– Мне тут нравится, – говорит девушка. – Снег такой красивый, когда лежит изнутри на подоконнике… Ой, а что читает этот тощий парень? Я позавчера нашла потрясающую книгу… Там про финских колдунов, и мальчик, такой клевый, учится у Петра Великого…

– Не люблю масонов, – шипит в сторону Константин. – И вообще меня больше занимает, что я с самого утра никого не любил. Если кто не понял, это запись в дневнике 58 года.

– Что-то у меня от вашего щебета зуб заболел, – раздраженно отрывает глаза от книги Юлий. – Хотя, если вдуматься, боль и правда приносит известное наслаждение, сродни любовному.

– Вот я и говорю, сплошное мучение с этим, мнээ… наслаждением, – подхватывает, косясь на девушку, Константин. – Представляете: сегодня 22 декабря. В этот день граф охотничьим ножом зарезал медведя.

– А что в этом удивительного? Он же фанатик, – поднимает голову от кастрюли Сергей.

Через полчаса становится ясно, что девушку зовут Саша. Хотя она просит называть ее Сильфидой, или Сильфи, потому что это так клево – сильфида – а у того масона есть ранний рассказ про помещика, у которого растет сильфида, и он… Потом подростки разрезают слипшиеся пельмени, раскладывают их по тарелкам и пытаются проглотить. Получается с трудом. Абсурдистская беседа упорно не желает заканчиваться.

– С какой стати мы празднуем Рождество в январе? – разглядывая пельмень на вилке, спрашивает Юлий.

– А не прямо сейчас, – это, кажется, говорит Сергей.

– Ну или через три дня, как католики, – задумывается Константин.

Кому из них пришло на ум, что Рождество нужно встретить вместе – причем именно католическое, но обязательно в глухой среднерусской деревне? Наверное, Сергею или Константину. Книжных подростков не смутило, что никто из них до того не бывал в деревне. Они не усомнились в затее, даже когда выяснилось, что все четверо не представляют, как устроен колодец-журавль и чем растапливают русскую печь. Похоже, этих увлеченных литературой первокурсников не испугал бы даже медведь, появись он в комнате и зарычи.

Как ни странно, именно Сергей сделал так, что фантазия о Рождестве сбылась. Память подбрасывает мне еще одну фотокарточку: белый парк где-то на Юго-Западе, вечер 22 декабря. Сергей идет по аллее под руку с высокой светловолосой девушкой. От нее, как часто бывает, пахнет дегтем. Девушку зовут Мира. На гладкие плечи накинуто невыразительное мешковатое пальто, из-под длинной юбки видны теплые коричневые старушечьи колготки.

– На таком снегу легко оступиться, – говорит Сергей. – И лететь дальше по гладкому льду. Представь, каково это – ощутить себя щепкой или высохшим сучком, который скользит по абсолютно гладкой поверхности и не может остановиться… Я часто чувствую себя так, особенно когда тебя вижу…