Павел Хицкий - Двенадцать фотокарточек памяти. Рождественская повесть

Сергей и сам понимает, что говорит чушь, поэтому вдруг ни к селу ни к городу спрашивает:

– Слушай, а хочешь встретить Рождество в деревне? Только не 7 января, а 25 декабря? Приедем туда 24 днем, устроим сочельник… Представь: в настоящей, глухой избе. Без водопровода, с печью.

Мира пару секунд молчит, как будто возвращаясь из дальнего странствия. Потом до нее добирается смысл сказанного, и на лице появляется довольная детская улыбка.

– О, а кому еще нравится эта идея?

– С тобой нас пятеро. Я. Юлий. Еще парень, помешанный на дневниках Толстого, и Сильфи.

– Кто?

– Ну, Сильфи. Девушка-хиппи, без ума от сильфид и саламандр. Только есть проблема – мы не решили, куда ехать и где искать дом.

– Так это легче легкого, – слегка задумавшись, улыбается Мира.– У меня есть знакомый, у него дом под Калугой. И он давно хочет дать мне ключи.

Глядя на Миру, я не могу избавиться от ощущения, что в ней скрывается всеобъемлющий нигилизм. Это сквозит во всем, что Мира делает: чуть склоняет голову на бок, молчит с легкой улыбкой в уголках рта, непонятно с чего краснеет. Девушки, придуманные баден-баденским охотником, всегда подобны разрывным пулям. Вероятно, у Миры тоже случаются смутные догадки о своих прототипах.

У Миры имелся не редкий, но по сути мистический талант: при виде нее мужчины разом приходили в возвышенное состояние. Преподаватели Миры (она училась на литературного критика) приглашали ее на все конференции, усатые редакторы отделов культуры печатали ее детские статьи, а краснолицые оркестранты одаривали Миру контрамарками.

Не то чтобы она выпрашивала подарки. Она тратила большую часть времени на то, чтобы отказываться от предложений и приглашений. Но как только у девушки возникала нужда в чем-то наподобие ключей от домика в глухой деревне, немедленно обнаруживался человек, с радостью готовый их дать.

К вечеру 23 декабря Мира заполучила ключи. Тем же субботним вечером путешественники впервые встретились вместе. Они собрались пойти в консерваторию на увертюры Глинки, но в последний момент на всех не хватило билетов. Мира достала только три. Поделить проходки не удалось, и на концерт не пошел никто. Подростки отправились бродить по городу. Третья фотокарточка: Тверской бульвар, темно-свинцовое небо, серый снег. Юные путешественники идут в сторону Пушкинской площади.

– Ну, спасибо, эта… за дом, – бурчит Константин, под его очками виднеется синяк. – А то я встал с утра, погода – скверная. Так я обругал по матушке Якова с нижнего этажа, а он потом с приятелями пришел разбираться…

– Да, пора в деревню, сеньоры, – с важным видом говорит Юлий. – Кстати, как думаешь, если бы твоего Якова из реторты вывели, пришел бы он тебе морду бить? Или сидел бы дома, как мышь усиленно сознающая?

Мира молчит, Сергей тоже не раскрывает рта, хотя и досадует, что вечные спутники всегда оказываются разговорчивее.

– Жаль, зимой в деревне косить нечего, – продолжает Константин. – А то литература, которую я в книжке Юлия понюхал, мне противна. А дневник заканчивается.

– А Катя тебе по-прежнему мила? – мерзким голосом спрашивает у Константина Юлий, косясь на Сильфи.

Сильфи, кажется, слышит. Я жду, что она ответит что-нибудь резкое – но она мгновенно уходит в себя и начинает что-то подсчитывать на пальцах. По ее лицу видно, как она с усилием, но почти сразу забывает Катю, о которой сказал Юлий. Константин, не глядя на Сильфи, показывает Юлию кулак, достает блокнот и делает какую-то пометку.

– Пойдем домой. Холодно, да и вставать рано, – говорит Сергей.

Договорившись встретиться утром на Киевском вокзале, первокурсники расходятся. У метро остаются двое, Сергей и Юлий. Они давние друзья, часто видятся, а иногда просто бредут куда-то пешком, на первый взгляд не разбирая дороги.

– Юлий, зачем мы ввязались в эту рождественскую историю? – спрашивает Сергей.

– Мне казалось, ты этого хотел.

– Наверное, хотел. Не знаю…

Еще через пять минут Сергей тихо говорит:

– Юлий, зачем ты сказал Сильфи про Катю?

Юлий задумывается на пару секунд, чешет рыжую бороду, потом хмыкает:

– Сильфи незаметна, как мышь – таких всегда обижают.

Сергей плюет на асфальт и устало машет рукой.

До электрички на Калугу остается полчаса. Почему подростки собрались на вокзале так рано? Сами они сказали бы, что боятся опоздать. Но я подозреваю, причина в том, что им некуда девать время. Всем – кроме Константина. Он появляется, когда вокзальные часы показывают без десяти семь. К тому времени Сергей и Юлий уже успели купить билеты на пятерых, они стоят у входа в вокзал вместе с Сильфи и Милой, и вся четверка нервно оглядывается.

– Не боишься опоздать? – спрашивает Сергей, заметив Константина.

– У меня, того… на весь день строгое расписание, – отвечает Константин. Он нервно поглаживает вытертый портфель, с какими ходят деловитые старшеклассники. Константин, как и остальные, одет на городской манер – если считать таковым желтые кроссовки в сочетании с коричневой кожанкой. Вдруг Константин поднимает глаза к небу и восклицает:

– Черт, электробритву забыл!

– Ты забыл законы природы, – наставительно отвечает Юлий. – Они гласят: в деревне, куда мы едем, атомы не создают электричества.

Я не сказал, на каких факультетах учатся путешественники. О занятии Миры я упоминал, она хочет стать литературным критиком. Сильфи – филолог-германист. Девушка выбрала специальность, прочитав поэму «Ганц Кюхельгартен», а теперь закономерно больна Одоевским. Константин – будущий искусствовед.

Что до Юлия, он учится на физика-ядерщика, но собирается бросить это занятие и поступать в литинститут. Он пишет стихи, и к концу ХХ века успел издать два сборника. Первый назывался «Ямбы из мертвого дома» – хотя две трети содержимого составляли хореи. Второй – «Лиза и одалиски» – выглядел более зрелым. Пожалуй, единственный его недостаток состоял в том, что Юлий искренне считал одалисок крылатыми чудовищами наподобие горгулий.

Сергею поневоле приходится отличать горгулий от одалисок, поскольку он собирается стать историком религии. Но на деле подростка больше занимают нерешительные литературные персонажи, созданные бывшим пассажиром фрегата «Паллада».

Слегка выспавшись в электричке, друзья прибывают в Калугу. Вот они стоят на сером перроне, зевают, протирают глаза и пытаются понять, куда их, как дудочка – крыс, завела безумная рождественская затея.

– Холодновато тут, – глядя на заплеванный лед перрона, говорит Юлий.

– Торфом несет, как будто в крематории, – брезгливо принюхивается Константин. – Ну, то есть в крематории, где клиентов вал, а газ кончился.