Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга I

— Нет.

— Ее и остерегался.

— Да-а, — чуть поостыл Филатов. — Не заметь вы вторую пару, дали бы они нам прикурить.

— Сняли бы нас раньше, чем мы «мессершмитта».

О хитрости немцев мне кое-что рассказывал майор Наумов Н. А. — инспектор ВВС, летчик опытный и бесстрашный. Они подставляли под удар пару своих истребителей как приманку, а другая пара находилась на высоте в засаде, чаще на солнечной стороне.

— Заходя в хвост «мессершмитту», — наставлял Николай Александрович, — глянь повыше, нет ли засады. Прежде чем открыть огонь, посмотри себе под хвост, не висит ли там «веер».

Нас предупредили — к концу дня ожидать большое начальство. Никто из командования эскадрильи никогда не видел генерала Жаворонкова, но понаслышались будто начальник морской авиации очень строг, шумлив и нетерпим к любым упущениям.

Вернулись с задания летчики, большой диск румяного солнца вот-вот покатится по степи в сторону залива, а генерала все не было. Настроение у людей приподнятое — поработали славно и без потерь. Любимов собрался позвонить начальнику оперативного отдела штаба Фрайдорфской авиагруппы и доложить о последнем вылете, но где-то опередили его — коробка полевого телефона ожила, настойчиво подзывая к себе. Глядя на красивое предзакатное солнце, в лучах которого строем тянулись на Сиваши бомбардировщики, кажется, наши СБ, Любимов взял трубку.

— «Чайка» слушает, — отозвался он. — «Юнкерсы»?..

Комэск не спускал глаз с приближавшихся самолетов. Он и сам теперь видел, что это не наши. В нарастающем гуле моторов уже слышалось характерное подвывание.

— Вижу, товарищ генерал… Поднять некого — только отработали, заправляются… Один мой в готовности… Есть, товарищ генерал, вылетаю.

Любимов бросил трубку телефонисту и торопливо собравшимся:

— Жаворонков разнос дал! Немец, говорит, сам в руки лезет, а вы спите. — И побежал к своему самолету.

А «юнкерсы» совсем близко. Все задрали головы. Идут прямо на аэродром, без прикрытия истребителей. Неужели обнаружили, бомбить будут? Небо над степью противно выло и дрожало. Но Любимов взлетать не торопился, не хотел демаскировать свою площадку поднятой при взлете пылью. «Юнкерсы» развернулись над деревней и взяли курс на Перекопский перешеек.

— С тыла на наших заходят, — заметил кто-то.

— Эх, такая добыча уплывает! — зло протянул Капитунов, ввернув острое словечко.

Догнал Любимов их быстро. «Юнкерсы» не отстреливались. Не заметили или подпускают ближе? Зашел крайнему правому в хвост, в мертвую, не простреливаемую стрелком зону. «Пока до цели дойдут, я должен минимум троих свалить», — решил Любимов. «Юнкерс» уже надежно сидел в прицеле, осталось до него метров двадцать. «Если с этой дистанции дать по нему полным букетом на глазах развалится», — подумал Любимов. Он уверенно нажал на общую гашетку пулеметов и пушки… и не ощутил привычного при стрельбе вздрагивания машины. В нос не ударил острый запах порохового дыма и горящего масла, не увидел он впереди себя трасс.

Пулеметы и пушка молчали…

Это случилось так неожиданно, что Любимов на какой-то миг не то, чтобы растерялся, он просто, недоумевая, оцепенел. Тут же с досады бросил машину на левую плоскость крыла вниз, развернулся, сделал механическую перезарядку бортового оружия — не может же оно не стрелять, ведь летал сегодня и все было исправно! И снова с набором высоты увязался за правым крайним «юнкерсом». Прицелился метров за сто, чтобы в случае повторного отказа успеть перезарядить пулеметы, не выходя из атаки, и нажал на гашетку…

И на этот раз, и потом до самого Перекопа, сколько ни пытался он, дергая за тросы и растирая ими в кровь руки, заставить заговорить оружие, оно молчало.

Такого позора и такого беспомощного состояния, когда вражеские бомбардировщики бомбят наши войска, а он рядом, на прекрасном новеньком истребителе, и ничем не может им помешать, Любимов еще не испытывал. Приземлился Любимов в сумерках. Вылез из кабины мрачный и усталый. Моторист и механик помогли отстегнуть парашют и освободиться от ремней. Быстро темнело.

— Мазур здесь? — тихо спросил Любимов.

— Я… — отозвался старший техник по авиавооружению.

— Посмотри, дружок, что-то пулеметы не работали. И пушка тоже, — сказал комэск, будто ничего особенного не случилось, и ушел на КП.

Мазур остолбенел, не смог выговорить даже положенное «есть». Его бросило в жар. У командира в воздухе отказало оружие — это же такое ЧП…

А командир уже звонил в штаб и докладывал заместителю командующего ВВС Черноморского флота генералу Ермаченкову о неудачном вылете, сожалея, что не удалось сбить ни одного «юнкерса».

— Ну и черт с ними, с «юнкерсами», — ответил Ермаченков. — Сам-то цел?

— При чем тут я?

— А при том, — пояснил Ермаченков. — «Юнкерс» был твой? Твой. Так вот, найди его и сбей. — Генерал продолжал говорить, телефонная трубка в руках Любимова взмокла, казалось, накалилась докрасна от стыда.

Но комэск мужественно молчал и сказал лишь под конец:

— Завтра искупим свою вину, товарищ генерал.

Завтра… А сегодня за ужином, где обычно обсуждались боевые вылеты, предстояло разобраться в чрезвычайном происшествии.

В бою командиру отказало оружие! — такого в эскадрилье еще не бывало. И причина-то оказалась глупой. Оружейник после предыдущего вылета разрядил пулеметы и пушку, заменил стволы, наполнил патронные ящики и, оставив оружие незаряженным, побежал зачем-то в каптерку. В это время ничего не подозревающий механик и выпустил Любимова в воздух.

Обсуждали ЧП вместе с техническим составом, спорили недолго, но крепко и решили: впредь каждый летчик обязательно перед вылетом проверяет оружие.

Никак не могли придумать наказание виновным: ведь смерть ежедневно, ежечасно бродила по пятам каждого из нас.

Наши самолеты стояли рядом замаскированными в лесозащитной полосе. Мы с командиром дежурили.

Каким бы напряженным ни был день, звено или пара истребителей всегда оставалась на аэродроме. Летчики в регланах или комбинезонах с пристегнутыми парашютами обычно изнывали в кабинах от жары, чтобы по первому сигналу быстро взлететь прямо со стоянки. Отражать нападение на аэродром с воздуха пока никому не приходилось. Немцы площадку Тагайлы еще не знали. Но для прикрытия посадки возвращающихся с боевого задания товарищей дежурной паре приходится подниматься в небо по нескольку раз в день. Летчики часто бывали в длительных воздушных схватках с «мессершмиттами», прилетали усталыми, иногда и ранеными, на подбитых машинах, с тощими остатками бензина и боеприпасов. В таком состоянии, да еще с потерей высоты и скорости при заходе на посадку, они не могли отразить внезапного нападения немецких истребителей. Для их безопасности в воздухе и барражировало дежурное звено или пара.