Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга I

Собственно, пара истребителей как боевая единица у нас тогда официально не существовала. Было звено, впереди командир — ведущий, по сторонам, сзади, прикрывали его левый и правый ведомые. На самолетах с малыми скоростями такой строй не сковывал свободы маневра и вполне себя оправдывал. Но для новых скоростных истребителей ни новое построение, ни новая тактика разработаны еще не были. Творчески мыслящие летчики сами вносили поправки, очень слаженно летали и успешно вели воздушный бой. Свобода маневра и взаимное прикрытие обеспечивались незначительным удалением правого ведомого и в три-четыре раза большим — левого. Молодые же летчики по-прежнему жались крыло к крылу и не могли воспользоваться преимуществами новых машин.

В нашей эскадрилье с переходом на скоростные «яки» ничего подобного не происходило. Оставляли на дежурство пару истребителей потому, что не хватало самолетов на прикрытие штурмовиков, бомбардировщиков или переднего края обороны. По той же причине формировались из пар и сами группы прикрытия. Так и в бой вступали парами и не заметили, что третий был бы лишним.

Так рождались и новое построение и новая тактика воздушного боя.

Кстати, вспомнился и недавний первый мой не состоявшийся бой, вернее первая встреча с «мессершмиттом». Я не считал ее проигранной — ведь, как бы там ни было, обстановку оценили мы правильно и вовремя прекратили атаку. Но на душе все же было неприятно — упустил-таки тот единственный миг, когда желтое брюхо «мессершмитта» попало ко мне в прицел. Может, действительно, следовало дать хорошую очередь со всех точек… Но захотелось подтянуться ближе, так чтобы все заклепки видны были. Но заклепок я не видал — то ли зрение подвело, то ли дистанция была великовата. Да и пара стервятников на солнце помешала.

С той памятной встречи, я раз и навсегда взял себе за правило: «Бей, когда заклепки увидишь». Впоследствии оно пригодилось многим летчикам.

Была в нашей технике еще одна уязвимая новинка — самолетные радиостанции.

Об управлении воздушным боем по радио в авиации мечтали давно, прекрасных результатов достигли на опытах, но в строевых частях к началу войны радио было не в почете, ему не доверяли. С недоверием отнеслись летчики к управлению боем по радио и с получением в начале войны истребителей Як-1. Пока настраиваешься, чтобы предупредить товарища об опасности, его собьют. Лучше уж по-старинке: взмах крыла, ракета, горка… Много было разных условностей, люди научились понимать их мгновенно, а возня с рацией только мешала делу.

В нашей эскадрилье приемники имелись на всех новых машинах, передатчики только на самолетах комэска, заместителя и командиров звеньев. Но ими до сих пор не пользовались. Острая настройка была очень чувствительна к любым незначительным помехам и невозможно порой услышать или понять команду ведущего.

— Михаил Васильевич, у тебя рация работает? Настроимся? — предложил мне во время дежурства Любимов.

Настраивались долго, оглушаемые пронзительным визгом. Когда стали отчетливо слышать друг друга, к самолетам подбежал лейтенант Мажерыкин: на аэродром шла пара «мессершмиттов».

Любимов махнул рукой. Мотор его взвыл на предельной ноте, и машина со стоянки пошла на взлет. Правее от него и чуть сзади несся, не чувствуя под собой земли, мой самолет. Вверх пошли спиралью. Противник был совсем близко на высоте не более полутора тысяч метров. Любимов рассчитал так, чтобы не выскочить перед его носом и не пропустить мимо. Он опасался, как бы немцы, использовав свое преимущество в высоте и скорости, не бросились в драку раньше, чем мы выйдем на их высоту.

Но немцы почему-то в драку не кинулись. Они стали над аэродромом в вираж — видимо, это были разведчики, высматривавшие расположение стоянок наших самолетов, чтобы привести сюда своих пикировщиков.

Ближе к Любимову оказался ведомый. С набором высоты капитан, форсируя мотор, подтянулся к желтому брюху «худого» (так наши летчики прозвали «мессершмитт» за его тонкий фюзеляж) и дал по нему удачную очередь. Затем, выскочив сзади и выше его, помчался, разгоняя скорость, за снижавшимся и почему-то ничего не подозревающим ведущим. Подбитый Любимовым истребитель дымил. Не замечая сзади себя моей машины, он стал пристраиваться в хвост комэска, но я опередил его очередью.

Дымивший «мессершмитт» вспыхнул пламенем. В тот же миг атакуемый Любимовым ведущий резко бросил свою машину вниз, об опасности, видимо, предупредил его по радио горящий напарник.

Я подошел сбоку к пылающему и теряющему высоту Me-109, ждал, когда фашист откинет фонарь кабины и выбросится с парашютом. Но тот, к моему удивлению, двумя руками легко отбросил фонарь за борт, чуть задрал нос самолета и сразу же резко толкнул ручку вперед. Машина клюнула носом, Из кабины сиганул далеко в сторону тощий и длинный сером комбинезоне лётчик. Он торопливо раскрыл парашют.

«Мессершмитт» догорал километрах в двух севернее аэродрома. Недалеко от своего самолета приземлился и хозяин. Разглядывать далее этого спешенного аса не было времени — второй ведь удирал безнаказанным.

Когда мы сели и поспешно подрулили к лесозащитной полосе, к стоянкам, оттуда уже бежали нам навстречу механики, летчики, не вылетевшие еще на задание, оружейники, мотористы, прибористы — вся эскадрилья махала в ликовании пилотками, фуражками, летными шлемами.

Как и первый любимовский показательный бой, мое первое сражение с гитлеровскими стервятниками прошло над родным аэродромом. Как и тогда мои товарищи видели с земли все, что делалось в воздухе. И был я этим очень горд.

Комэск отыскивал глазами батьку Ныча и не находил. Как только выключил на стоянке мотор, сказал технику:

— Комиссара не вижу. Сбитого летчика надо бы поймать.

— Батько уже там, ловит, — ответил техник. — Сержант Бугаев с ним и еще двое. Умчались сразу же, как немец парашют раскрыл.

«Мессершмитт», зарывшись мотором в землю, чадил узиной. Ныч обошел со своими спутниками груду обгоревшего металла. Сохранилась лишь сильно деформированная средняя часть кабины летчика, торчала из земли лопасть винта. Вместо плоскостей крыла — обрывки скрюченного дюраля на выжженной стерне. Хвост от удара оторвался, но не совсем, и лежал поджатым под фюзеляж, изуродованный и жалкий.

— Гляньте, товарищ комиссар, как пес побитый, — подметил Бугаев.

Летчика нигде не было видно. Пошли к скирде соломы. Бугаев, оглянувшись, увидел вдалеке что-то ослепительно блестевшее на солнце. Спросил разрешения у Ныча сбегать посмотреть. Пока комиссар с двумя вооруженными карабинами сержантами и шофером шарил вокруг скирды, Бугаев принес фонарь кабины «мессершмитта». Плексиглас целый, ни единой трещины.