Жиль Перро - Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха

Ему поручают руководство остендским филиалом фирмы «У резинового короля». Он ничего не смыслит в бизнесе, путается в счетах, совсем не появляется в магазине, жалуется, что ему смертельно скучно.

В июне 1940 года, в самый разгар бельгийского отступления, Треппер приказывает ему ехать в Кнокке-ле-Зут за спрятанным там радиопередатчиком и привезти его в Брюссель. Но у Макарова нет времени: он остается в Остенде, где наслаждается любовью мадам Хоорикс. Трепперу приходится самому отправиться в Кнокке…

Он вынужден доложить об этом в Москву. В конце лета глава советской разведки телеграммой приказывает Макарову, доказавшему свою полную несостоятельность, вернуться на родину. Макаров умоляет Треппера: «Моя карьера кончена! Ты же знаешь, что означает недоверие к офицеру…». И заговаривает о самоубийстве. Треппер великодушно выручает его, добивается, чтобы ему предоставили последний шанс. Михаил Макаров очень нравится ему: это герой.

Как ни странно, капитана Гуревича, который великолепно справляется с работой, наоборот, никто не любит. Он прибыл в Брюссель 17 июля 1939 года из Монтевидео. Его паспорт за № 4643 был выдан в Нью-Йорке 17 апреля 1936 года. По паспорту Гуревич — Винсент Сьерра, родившийся 3 ноября 1911 года и проживающий в Монтевидео на улице Колумба, 9.

Треппер доволен Гуревичем. В отличие от Макарова—Аламо Гуревич—Сьерра легко внедряется в брюссельское общество. Он живет на широкую ногу, закатывает роскошные приемы, завязывает многочисленные знакомства; он трудолюбив и хитер. Вне всякого сомнения, Сьерра — первоклассное пополнение.

Но он никому не нравится — за исключением Маргарет, конечно, которая по нему с ума сходит. Его считают гордецом, хвастуном, очковтирателем. Все ветераны «Красной капеллы» единодушно повторяют: «Кент? О! Преотвратный тип…»

Да, Гуревича—Сьерру будут называть Маленьким шефом после того, как он сменит Большого шефа во главе бельгийской сети, но для всех окружающих, даже для Москвы, он — Кент.

Аламо и Кент: русская «молодая гвардия» Большого шефа. Только испытание покажет, из какого металла они сделаны.

… А время испытаний близится. Это известно в Вашингтоне и Лондоне, в столицах нейтральных государств, газеты которых помещают подробные — на пять колонок — сообщения о том, что вермахт сосредоточил войска вдоль реки Буг и готов ринуться на Восток; об этом знают и в Женеве, откуда советский резидент Шандор Радо шлет в Москву одну за другой тревожные телеграммы; знают в Токио — Зорге с опережением на несколько недель сообщает дату нападения немцев: 22 июня 1941 года…

Известно это и в Париже. Еще в конце апреля Большой шеф предупреждал Кремль о том, что концентрация войск свидетельствует об агрессивных планах Гитлера. Он знаком с немецким офицером инженерных войск Людвигом Кайнцем. После завершения польской кампании Кайнц участвовал в строительстве оборонительных сооружений вдоль Буга. В апреле 1941 года его вновь направляют туда на короткое время. Он сразу замечает, что все изменилось — идет подготовка к наступлению. Вернувшись в Париж, Кайнц уверяет, что война начнется еще до конца мая, и предлагает Трепперу пари на ящик шампанского. Пари проиграно. Но Кайнц утверждает, что наступление всего лишь отложено на месяц: задержка вызвана тем, что Гитлер вынужден был вмешаться в военные действия на Балканах, — немцы не могли допустить разгрома армии Муссолини, завязшей в Албании и Греции. Настаивая на июне, Кайнц заключает новое пари на два ящика шампанского.

Это не единственный источник информации Большого шефа. Значительная часть оккупационных войск покидает Францию: известно это из сотен донесений от французских железнодорожников. Направление — на восток, в Польшу. И наконец, в июне, присутствуя на одной из многочисленных попоек эсэсовцев в парижском кабаре, Большой шеф получает окончательное подтверждение: компания старших офицеров СС отмечает свой отъезд в Польшу, и Трепперу предлагают выпить за скорую победу над Россией.

Треппер дважды предупреждает Москву. Он передает свои донесения в Центр через советского военного атташе в Виши генерала Суслопарова, с которым в принципе ему запрещено вступать в контакт. Но Треппер встревожен: роковой час близится, а он не готов для борьбы — ему нужны передатчики. Нарушив инструкцию, резидент решается потревожить атташе. Благодушный генерал пытается успокоить его, уверяя, что время терпит…

Вечером 21 июня, приехав в Виши, Треппер сразу же направляется к Суслопарову: «Вот важнейшее донесение, передайте немедленно!» Генерал спрашивает, чем вызвано такое волнение. Нынешней ночью, объявляет Треппер, вермахт нападет на Россию. Генерал хохочет: «Ты с ума сошел, старина! Это немыслимо! Просто невозможно! Я отказываюсь отправлять телеграмму, над тобой ведь будут смеяться!» Треппер настаивает так энергично, что генерал в конце концов уступает. Телеграмма отослана немедленно.

Большой шеф, падающий от усталости, проведет эту ночь в гостинице. На следующее утро его разбудят вопли хозяина: «Мсье! Свершилось! Они напали на Россию!»

Через два дня из Москвы в Виши окружным путем возвращается заместитель Суслопарова. Треппер спрашивает его, было ли принято во внимание его сообщение: «Я был у Директора (начальника разведуправления Красной Армии) в тот самый вечер, когда была получена твоя телеграмма. Он рассказал, что ее немедленно показали Хозяину (Сталину). Хозяин был очень удивлен. «Обычно, — заметил он, — Треппер присылает нам ценные сведения, делающие честь его политическому чутью. Неужели он сразу не понял, что это грубая провокация со стороны англичан?» [3] В действительности Сталин говорил не «Треппер», а «Отто» — под этим псевдонимом Большой шеф числился в Москве. Для Жоржи он был Эдди, для Капа — Рене. Для Спаака — Анри. Известны и другие его клички: Генерал, Жорж. Дядя. Бауэр, Жильбер. Эрбер, Соммэ и т. д. В целях упрощения автор позволил себе отказаться от большинства этих псевдонимов. Если бы он этого не сделал, читателям было бы так же трудно разобраться в них как и гестапо. Нельзя было подвергать их такому испытанию. (Прим. автора.)

Словом, Москва вплоть до первого орудийного выстрела не признавала неизбежности войны, о которой сообщали из Женевы, Токио и Парижа, не говоря уже о Лондоне и Вашингтоне. Что это, антибританский психоз Сталина? Конечно. И вместе с тем — очевидная ошибка в политическом расчете. Уже давно Сталин заявлял, что предоставит возможность капиталистическим и фашистским государствам истреблять друг друга. Красная Армия вмешается только тогда, когда настанет время пожинать плоды в Европе, то есть после того, как противники выдохнутся. Весной 1941 года Сталин полагал, что урожай еще не созрел, что Англия и Германия еще не обескровлены, что Гитлер в любом случае не пойдет на риск наступления на Востоке, пока не одержит победу на Западе.