Сергей Скрипаль - Афган

Ночь прошла спокойно. Когда вынырнуло солнце, Костя с ребятами сжег огромный ворох листовок, тщательно собрав со всего холма бумажки. День прошел тягостно. Привыкшие ко всему солдаты дремали, не обращая внимания на солнце. Вернулись в полк по ветру, который нетерпеливо гнал солдат в спины.

Прошел месяц. Наступила осень. Полк был на Панджшере. Кровавые бои, бессонные дни и ночи, потери, потери, потери... Взвод, в котором служил Костя, прочесывал скалы, в которых могли остаться духи. Неделю лазили по горам – искали ветра в поле. Когда возвращались назад, Костя забрел в небольшую пещерку, набитую ящиками с оружием. Вернулись в полк. Командир полка на построении объявил ему благодарность, отпуск на Родину и пообещал награду. Костя летал на крыльях, не верилось ему, что он поедет домой. Обегал все кантины, выбирая подарки родителям и брату. Накупил разной мелочи, чтобы можно было попрятать по карманам при осмотре вещей. Красивые ногтерезки, медальончики с изображением Девы Марии, две зажигалки с пьезо-кристаллами и несколько кассет для магнитофона. Нагладил вычищенную парадку, назеркалил ботинки, перешил погоны на шинели и потопал в штаб полка за проездными документами.

В штабе ему выдали бумаги. Командир полка пожелал доброго пути и посоветовал спешить на «Ариану». Скоро от нее отправлялся транспорт на Ашхабад. В кассе получил свои чеки за последние три месяца и пошел к замполиту.

Майор приказал открыть вещмешок и вывалить из него все. Посыпались из мешка носки, трусы, несколько фотографий, яркий восточный платок и книги. Замполит пересмотрел все, отложил фотоснимки и принялся перелистывать книги, купленные Костей в «Березке». Хорошие книги, такие книги в Союзе достать очень трудно. По чьему-то головотяпству попали они сюда. Замполит только головой покачал. Булгаковский роман «Мастер и Маргарита» завёл его. И вдруг из одной книги выпал маленький листочек. Замполит поднял его и побелел от гнева. Костя взглянул на бумажонку, и сердце его провалилось. На листке ощерился горилла Брежнев, подмигивая Косте: «Что, придурок, съел?»

Самолет оторвался от земли «Арианы» и медленно начал набирать высоту, ревя мощными двигателями. Костя смотрел на него сквозь пелену слез. С полковой гауптвахты хорошо просматривалась вся взлетная полоса.

В стремительной атаке остановить солдата – значит вызвать на себя всю ярость, накопившуюся в нем в ожидании этой самой атаки. Рота летит вперед, поливая все вокруг из автоматов и подствольников: стрекотанье АК, рев гранатометов, хлопки разорвавшихся гранат, вскрики раненых, мат спотыкающихся – все горячит, раззадоривает бойцов. Духи за стенами дувалов почувствовали это единение роты шурави, увидели бесполезность своего сопротивления, потихонечку стали отступать, но все же стреляли еще густо. Командир роты знает, когда можно залегать, а когда развивать атаку. На собственном опыте научился. Когда-то, в одном из первых боев, увидел, что рота идет навстречу огненному шквалу, крикнул: «Ложись!», а в ответ увидел только спины. И не посмел он больше кричать, а ринулся впереди роты, мгновенно влившись в ее яростный атакующий порыв. Вместе с первыми прорвался командир через стену огня, вместе с ними кинулся на растерявшихся духов и крошил их из своего ствола вместе с первыми прорвавшимися. Только теперь заработал себе прощение командир, только сейчас увидели в нем солдаты не просто офицера, но командира, своего командира. Почувствовал тогда Славка-лейтенант момент, остро почувствовал, что, ошибись он, все могло обернуться иначе. Мог бы лежать где-нибудь сзади роты Славка с развороченной грудью под искрошенным бронежилетом. Не выдерживает бронежилет выстрелов в упор.

В этой атаке Славка снова впереди. Знают солдаты место командира, прикрывают его с флангов, готовы за своего старлея глотку любому перегрызть. Ворвались через дувалы в кишлак. Духи уже запетляли, зашмыгали по кишлаку, по его запутанным узким улочкам. Солдату не в первый раз в кишлаке. Архитектура знакомая, ясно, что к чему. Ориентируются солдаты по главному кишлачному арыку, перебегают от одной стены дувала к другой. Командир Славка хотел, было, заскочить в один из дувалов, да опередил его сержант Мишка Тарасов. Вышиб ногой ветхую калитку и обомлел на месте. Славка чуть не сшиб сержанта и тоже остолбенел. Стоит перед ними дед в широченных голубых штанах, в такой же рубахе, в чалме замызганной, с веревкой, вокруг головы намотанной, грязной и старой. Борода редкая, клочьями белеет. Лицо, цвета вяленой дыни, ничего не выражает, глаза прозрачно-белые сквозь шурави смотрят. Обеими руками дед саблю за рукоять держит, клинком в землю оперся. Сержант обошел деда, посоветовал ему «до обеда не рассыпаться» и побежал к дому. Славка пошел было за ним, но почувствовал за спиной хищное движение. Удивился командир: неужели это старик шевелится? Хорошо, что успел обернуться. Сабля сверкнула клинком, уже падающим на голову Славки. Выбросил вверх над головой руку Славка, отбил жало сабли вскользь, но кончик лезвия с легкостью отсек фалангу мизинца на левой руке. Дед уже взметнул шашку еще раз, а Славка на курок давит. Молчит автомат – нет патронов. Рвет с плеча оружие командир, хрястнуть в лоб старика, да не успел, пристрелил духа Мишка. Дед с задранной вверх саблей, широко расставив босые ноги, шагнул к Славке и рухнул к его ногам, с предсмертной силой рассек воздух перед шурави, в надежде достать, спалить ненавистного. Сержант уже был у дома. Славка одновременно с ним упал в пыль, когда тот швырнул в оконце гранату. Взрыв сорвал с петель дряхлую дверь и разнес ее в щепки о землю. Клубы пыли и дыма рванулись из домишки. Старлей и сержант подскочили к нему и разом влетели внутрь, простреливая перед собой пыльную темноту комнаты. Зря пуляли. Никого и ничего внутри не было. Два топчана-развалюхи с рваными лохмотьями одеял, несколько помятых медных кувшинов на жалком подобии стола, взрывом брошенном к стене. Вышли из домика. Мишка сменил магазин, протянул командиру еще один, полный.

Духи опять ушли, оставив после себя несколько трупов. Оружие унесли с собой. Потерь в роте не было. Несколько легкораненых да мизинец командира – вот и все потери. Прочесали кишлак. Нашли несколько стариков и старух. Ни детей, ни взрослых – все ушли в горы, все сбежали. То ли от шурави, что скорее всего, то ли от духов, в чем убеждала официальная пропаганда. Надоела до чертиков эта война. Всем. Нашим солдатам от неясности своего нахождения здесь. Афганским воякам – от бесконечности сидения в горах.

Тихо ночью. Затаился пустой кишлак, насыщенный по горло кровью и ненавистью. Дневные защитники ушли в горы, далеко залегли где-то в мрачных узких пещерах, выжидая своего часа. А дождутся, ударят по шурави острыми уколами партизанских атак. Отставших и раненых изрежут на куски, уведут в плен крепких и здоровых – обращать неверных в мусульман.