Владимир Лавриненков - Шпага чести

Мирле сдержал-таки слово.

За праздничным столом, несмотря на его скромность, было шумно и весело. Эренбург оказался чрезвычайно компанейским и остроумным человеком. Он буквально сыпал каламбурами, шутками, совершенно свободно изъясняясь на французском языке. И только наиболее наблюдательные могли изредка заметить, как цепко задерживался его взгляд на том или ином лице, как чутко прислушивался он к разговорам: писатель не извлекал из кармана записную книжку и карандаш, но все заслуживающее внимания фиксировал в памяти.

Встретив в Эренбурге еще одного друга, по-настоящему заинтересованного в делах «Нормандии», Ив Майе, Андре Познански, Альбер Прециози пожаловались ему на то, что их слишком долго держат на «приколе». Надоело, мол, как бы ускорить отправку на фронт?

— Узнаю французов, узнаю! — ответил писатель, мягко улыбаясь. — Они все, как солдаты Наполеона в лучшие времена: я ворчу, но я иду.

— В данной ситуации точнее было бы сказать: мы ворчим, но мы ждем, — подсказал Литольф.

— Господа, — внес ясность пресс-атташе. — Хочу вас обрадовать: в начале января вы получите десять самолетов Як-один.

— Спасибо! — вскочили «мушкетеры». — За ваше оружие чести — вива! — провозгласили тост.

Затем кто-то запиликал на губной гармошке, кто-то застучал ложками, и вдруг взвилась песня: «О, Париж, мой Париж…» Вместе с «нормандцами» пели Илья Эренбург, Павел Друзенков, все присутствующие из русских.

Шампенуа сказал не все. Он приберег еще одно не менее приятное сообщение, чтобы объявить о нем ближе к двенадцати. И когда нужное время подоспело, открыл свой портфель, извлек оттуда шелковый мешочек с вышитой на нем желтой надписью: «Летчикам «Нормандии», высоко поднял его над головой.

— Это, господа, вместе с новогодним поздравлением передали вам Люсетт и Жинетт!

Что тут началось! Буря восторгов. Французы от радости прыгали, как мальчишки, отовсюду неслись возгласы:

— Вива Люси и Жижи! Прекрасные девушки! Помнят о нас! Настоящие француженки! Да здравствует свободная Франция!

Когда все приутихли, Шампенуа развязал шнурок мешочка и высыпал на стол золотые нарукавные нашивки, созданные девичьими руками.

Летчики мигом расхватали их, начали рассматривать, примерять к рукавам.

Замешкавшемуся Бизьену нашивки не досталось. Он стоял у стола, растерянно глядя на Шампенуа.

— Кто здесь Ив Бизьен? — вдруг спросил тот.

— Я! — встрепенулся «обиженный».

— Простите, немного забылся. Для вас есть нашивка персональная.

Шампенуа извлек из нагрудного кармана что-то наподобие шоколадки в блестящей фольге.

— Велено передать лично вам.

Воссиявший от счастья Ив бережно развернул фольгу и увидел такую же, как у всех, нашивку, с той лишь разницей, что на оборотной стороне скромной белой ниткой было выстрочено имя, ставшее вдруг дорогим и родным: «Люси».

Ив был вне себя от радости. Летчики откровенно завидовали «малышу Бизьену», сумевшему пленить сердце первой же француженки, встретившейся ему в России.

Никто не думал тогда, что изображение нарукавной нашивки: два золотистых льва на красном фоне — герб провинции Нормандия — станет вскоре эмблемой эскадрильи. Вместе с добротой девушки подарили соотечественникам символ преданности своей любимой родине.

«Мушкетеры» умудрились незаметно прикрепить нашивки к рукавам, чем заслужили право ровно в двенадцать часов по московскому времени провозгласить тост за Францию, за ее освобождение от злобного, коварного врага.

Новогодний вечер удался на славу. Он влил в «нормандцев» новый заряд бодрости и энергии, дал еще раз почувствовать, что в «далекой холодной России» они не одиноки, с ними все, кому ненавистен фашизм.

Уезжая, Шампепуа вручил Пуликену пакет. Сказал:

— Вскроете потом.

Илья Эренбург обратился ко всем сразу:

— Следите за «Правдой» и «Красной звездой». Скоро о вас узнает весь мир.

Желанные гости отбыли.

Зайдя в кабинет, Пуликен вскрыл пакет, вынул из него и развернул аккуратно сложенный лист меловой бумаги. Прочитал машинописный текст: «Майору Жозефу Пуликену. Ваш рапорт рассмотрен. Будет удовлетворен после полной подготовки эскадрильи к боевым действиям. Генерал Пети».

— Все правильно, — произнес вполголоса. — Дело должно быть доведено до конца.

Через три дня на аэродроме приземлились 10 новеньких, только что с завода Як-1. Тюлян, Литольф, де ля Пуап загорячились:

— Давайте сразу летать на них.

— Нет-нет! — отрезал Пуликен. — Сначала — на Як-семь. Вы, Тюлян, сделаете на нем контрольные полеты со всеми, лично дадите каждому допуск к боевой машине. За это время ваш механик Жан Калорб покрасит коки винтов в сине-бело-красный цвет.

Тюлян приступил к делу незамедлительно. Подъем для авиаспециалистов был объявлен раньше. Бедняги коченели на жгучем ветру, пока удавалось запустить двигатели. А потом, до прихода летчиков, они, сидя в кабинах, поддерживали работу двигателей на малых оборотах.

Майор Тюлян — худой, жилистый, с вечно блуждающей улыбкой, торопил время. Одного за другим сажал в кабину учебно-тренировочного «яка» пилотов, по очереди передавал им управление самолетом: выруливайте, взлетайте… Если в первом полете по кругу летчик действовал нормально, разрешал ему пересесть на Як-1 — отрабатывать управление на выруливании, взлете…

Запущенный Тюляном учебный конвейер работал четко, слаженно и уже к первой половине февраля стало возможным представлять эскадрилью на проверку.

Пуликен рапортовал генералу Пети: «После выполнения каждым летчиком сорока учебно-тренировочных и пятнадцати самостоятельных полетов переучивание на Як-1 считаю законченным».

22 февраля, согласно приказу, эскадрилья расставалась со своим первым командиром майором Жозефом Пуликеном. Командование принимал майор Жан Луи Тюлян.

Жозеф не сомневался в своем преемнике. Он знал, что передает эскадрилью в надежные руки. Но предостерегал Жана от излишней горячности:

— Не надо спешить. Не устраивай гонок. Авиация не терпит суеты.

Тюляну не лишне было внять этому совету, ведь он отныне становился ответственным за все.

Когда Пуликен в последний раз проходил перед строем эскадрильи и крепко пожимал каждому соотечественнику руку, на его глазах выступали слезы. Лично для него «большое русское приключение» заканчивалось, он переходил на службу в военную миссию — непосредственно под начало генерала Пети.

«Большое русское приключение» продолжат его сподвижники-патриоты, которых Илья Эренбург уже назвал в газете «Правда» гордыми посланниками французского мужества.

Жозеф Риссо и другие летчики, в свое время летавшие на черном ночном истребителе «харрикейн», пересели на Як-1 — машину белого цвета: цвета русской зимы. Им предоставилась возможность сравнивать, оценивать.