Гюнтер Штайн - Ультиматум

На той стороне щита, что была повернута в сторону немецких окопов, на склеенных листах обоев широкой кисточкой были нарисованы три карикатуры на Гитлера, а под каждым из рисунков был обозначен год: на первом рисунке фюрер, в парадной фуражке, стоял в позе горделивого полководца, вытянув вперед правую руку и высоко задрав голову, а под рисунком были видны цифры 1939–1940. На втором листе обоев, под которым чернели цифры 1941–1942, фигура Гитлера была значительно меньших размеров. Парадной фуражки на голове уже не было, а щека перевязана платком, словно у фюрера болели зубы. Под рисунком подпись: «Поражение под Москвой». На третьем рисунке с цифрами 1942–1943 Гитлер, согнувшись в три погибели, стоял на костылях. Одна нога у него была забинтована, а на бинтах крупными буквами были перечислены места, где фашисты потерпели поражения: Сталинград, Кавказ, Дон, Африка, Орел и Белгород, Донец и Миус, Днепр, Ленинград.

Виктор окинул внимательным взглядом склоны холма, по которым тянулись немецкие окопы. Как только взойдет солнце, щит с карикатурами будет хорошо виден из немецких окопов.

Спать Виктору не хотелось, хотя он, собственно, не спал всю ночь. Вместе с несколькими советскими солдатами он ночью сколотил щит, а затем нарисовал сапожным кремом, так как никакой краски под рукой не оказалось, карикатуры на фюрера. Потом громоздкий щит пришлось ползком тащить на себе до того места на ничейной земле, где они решили установить его и где предварительно выкопали в земле две глубокие лунки.

В гитлеровских окопах стояла полная тишина. Прошло четверть часа, полчаса… И вдруг кто-то несколько раз выстрелил по щиту из винтовки. Пули пробили щит, но он не упал. Несколько позднее по щиту был открыт минометный огонь. Одна мина взорвалась так близко, что ударной волной щит повалило на землю. Наблюдая за всем этим из своего окопа, Виктор хитро усмехнулся, решив про себя, что он обязательно использует этот случай в своей очередной вечерней передаче по ОГУ.

— Сволочи! — раздался неожиданно чей-то голос за спиной Виктора. — Нужно что-то делать, а не сидеть и смотреть на это сложа руки.

Виктор оглянулся и увидел Толика с перекошенным от ненависти лицом.

— Толик, как ты сюда попал?! — с упреком воскликнул Виктор. — Ведь майор запретил тебе ходить за мной. Если он узнает об этом…

Но паренек не дал ему договорить, перебив:

— Я же знаю, что ты всю ночь ни капельки не спал. И конечно, ничего не ел. — Толик достал из кармана ватника небольшой сверток.

Виктор невольно засмеялся, но затем нахмурил брови.

— Запомни, если ты еще раз такое выкинешь, я доложу о тебе майору. — С этими словами Виктор взял сверток и развернул газету. — Мясо? — удивился он. — Где ты его взял?

Вместо ответа паренек лишь пожал плечами. Для Виктора он мог достать и не такое.

Как только зашло солнце и стало темно, Виктор снова пришел на передний край. Поскольку машины с МГУ из соседней дивизии еще не прибыли, он взял длинный, почти с метр, рупор. Взойдя на пригорок, он остановился и поднял голову.

«Ветер дует в спину», — обрадованно подумал он.

Кипиани, сопровождавший Виктора, сначала убедился в том, что солдаты, которых им дали для прикрытия, засели в окопе и находятся в полной безопасности. Затем он вместе с Шенком нашел более удобное место, с которого можно было бы говорить через усилитель. Майор попросил Виктора, чтобы он говорил не торопясь и отчетливо произносил слова.

— Начнем, когда стемнеет, — закончил майор свой инструктаж.

Виктор молча уселся на кучу обломков кирпичей. Днем он набросал текст своего выступления и обговорил его с Отаром, так он иногда про себя называл майора. Однако, несмотря на это, он сильно волновался. Каждый раз, собираясь говорить по МГУ, Виктор боялся, поймут ли его соотечественники, прислушаются ли к его советам. Каждый раз, когда при очередном допросе пленных он наталкивался на их равнодушие, его охватывали жалость и гнев одновременно. И хотя для сохранения своей жизни у них не было другого выхода, кроме как сдаться в плен, многие немцы по-прежнему рассматривали свою воинскую часть как крохотную частичку родины. Виктор, разумеется, тоже тосковал по родине, но не по той Германии, какой она была в настоящий момент, а по той, какой она должна была стать в будущем. Если бы немецкие солдаты поняли эту разницу, можно было бы многого достичь.

Виктор решительно встал и подошел к узкой амбразуре, в которой лежала труба усилителя. Было еще темно. Стрельба совсем стихла. И только на соседнем участке глухо ухали пушки. Операция Манштейна по деблокированию все еще продолжалась.

Майор подсел к стене и, положив текст передачи на колени, включил карманный фонарик, освещая листок так, чтобы Виктор мог читать, но лучик фонарика не был бы виден солдатам противника.

— Камараден! — Виктор приблизился к радиоусилителю. — Сегодня утром вы поступили разумно. Вы повернули свое оружие против человека, который несет гибель Германии, против Гитлера, который обманул вас и предал…

Последние слова Виктора заглушила пулеметная очередь. Где-то защелкали винтовочные выстрелы.

— В укрытие! — Кипиани дернул Виктора в сторону. Едва пулемет смолк, Виктор снова оказался возле рупора-усилителя.

— Зачем вы стреляете по своему соотечественнику?! — громко выкрикнул он. — Разве вы не хотите узнать правду?! Я, Виктор Шенк из Хенигсдорфа, что под Берлином, бывший солдат… — Он назвал номер дивизии, в которой он служил, фамилии нескольких командиров, коротко описал свой родной городок, чтобы все, кто слушал его, не сомневались в том, что он немец.

И снова его слова прервала пулеметная очередь, более короткая, правда, но и более меткая.

Виктор громко выругался. Снова дождавшись тишины, он продолжал свое выступление:

— …Еще летом сорок первого года Гитлер обещал вам завоевать Советский Союз за шесть недель. С тех пор прошло более двух с половиной лет, а конца войне все еще не видно.

Ленинград и Москву Гитлер хвастливо обещал захватить еще летом сорок первого года. Под стенами этих городов погибло более миллиона ваших товарищей, однако ни Ленинград, ни Москва так и не были взяты. В своем приказе от второго октября сорок первого года Гитлер обещал: «Мы разгромим врага еще до наступления зимы». Но он и тут обманул вас.

В тысяча девятьсот сорок втором году Гитлер обещал захватить Сталинград, Саратов, Арзамас, Куйбышев и Москву. На самом же деле под Сталинградом истекла кровью целая армия.

Пятнадцатого августа сорок второго года Гитлер обещал захватить город Грозный, а двадцать пятого сентября город Баку, основные источники нефти. И снова он обманул вас.

В своей последней речи от тридцатого января этого года, то есть всего несколько дней назад, он уже не сулил вам никаких завоеваний, лишь пообещал в неопределенном будущем несомненную победу, одержать которую ему якобы поможет само провидение. Это была его очередная ложь, так как сейчас каждый немецкий солдат знает, что Германия проиграла эту войну и никогда не сможет выиграть ее больше.