Борис Яроцкий - Эхо в тумане

Горячий и честолюбивый Амирханов возразил, как вспыхнул:

— Зачем резерв? Будем атаковать все вместе…

Решение командира он воспринял как обиду. В отряде все рвались в бой. Для этого и в рейд пошли. Но сержант, сам того не сознавая, своей несдержанностью ставил под сомнение правильность принятого командиром решения.

— Товарищ Амирханов! Вы — сам командир…

— Есть быть в резерве, товарищ политрук, — опомнившись, выпалил сержант и по-уставному вскинул руку. — Разрешите выполнять приказание?

— Выполняйте. — Политрук согласно кивнул, а про себя подумал: «Горяч». Но сержанту он сказал, как сказал бы командир отряда: — Взвод расположите на склоне высоты так, чтобы оттуда четко просматривалась дорога. Не исключено, с началом нашей атаки немцы тотчас попросят подкрепление. Поэтому все телефонные провода перерезать. И еще, товарищ Амирханов, вы отвечаете за пленного… Надеюсь, теперь вам все понятно?

— Так точно. Все, товарищ политрук.

К десяти часам взводы изготовились к атаке. Самая трудная задача выпала на людей Иваницкого и Лободы. Они захватывали доты. Третий взвод с управлением штурмовал землянки. Сигнал атаки — одна зеленая ракета. Все лишнее, мешавшее броску, было оставлено в осиннике. Взяты только пулеметы, карабины, ножи и гранаты.

С вершины высоты командир и политрук наблюдали за перекрестком. Это уже не колонный путь, как считают у нас в штабе. По накатанной, вымощенной щебенкой дороге пылили редкие грузовики. Да, это была наезженная дорога с твердым, надежным в слякоть покрытием.

На гранитной площадке, внизу, около дота, стоял мотоцикл с коляской. На верхней крышке коляски — издали как гриф гитары — ручной пулемет. По другую сторону дороги оборудован примерно такой же дот: одна амбразура уставилась на высоту — на ее склоне немцы предусмотрительно вырубили сосновый лес, даже выкорчевали пни, другая — нацелена на дорогу, по этой дороге шли машины на восток. У подножия высоты паслись стреноженные кони. Их было шесть. Судя по породе — рабочие лошади, тяжеловозы.

— Где же немцы?

Кургин взглянул на политрука, задорно, по-мальчишечьи улыбнулся: он-то наверняка знал, где искать фашистов.

— Никак засели у амбразур?

— В дотах — только дежурные расчеты. Большинство охранников, дорогой мой комиссар, блаженствуют в землянках. Отсыпаются. После бессонной ночи.

— Откуда эти сведения?

— Узнали. Разведчики Мурадян и Беленький. Они, представь себе, проследили, куда с котелками бегут охранники. Кухня, оказывается, в скале, под гранитным козырьком. — Ракетницей Кургин показал на залитый солнцем крутой каменистый склон. В скале зиял проем. Из проема сочился белесый дым: топили, несомненно, сухими березовыми дровами.

— Может, то вовсе не кухня?

— Если солдат бежит с пустым котелком, известно куда. — И Кургин опять улыбнулся и задорно подмигнул, в его карих глазах была веселость: — У Мурадяна же нюх. Собственно, я в этом убедился еще в батальоне. На спор он обнюхивал незнакомый вещмешок и докладывал, что в нем.

Об этом случае, кстати, знали не только в батальоне, но и в полку. Остряки шутили: красноармеец Мурадян сумку почтальона слышит за километр, если в ней письмо из Армении.

Взводы изготовились к броску, а сигнал о том, что перерезаны телефонные провода, ведущие в Хюрсюль и Суоярви, все еще не поступил. Наконец появился красный от бега Бобрик, связной из взвода Лободы. Он доложил, что линия на Суоярви выведена из строя, но найден еще один провод, по всей вероятности, связывающий Хюрсюль с гарнизоном Сямозера. Там, по сведениям, были финны.

— Нашли, ну и что?

— А мы его, товарищ лейтенант, закоротили на Суоярви, — добродушно ответил Бобрик. — Пусть общаются.

Командир и политрук недоуменно переглянулись: ругать лейтенанта Лободу за самовольные действия или же хвалить за инициативу? На веснушчатом лице связного улыбка. Боец, чувствовалось, был уверен, что они во взводе поступили правильно.

— Ну, Бобрик, смотрите там, — с легкой угрозой пообещал Кургин.

— Товарищ лейтенант!.. — заверил связной. — Я же старый телефонист: знаю, что к чему.

— Значит, это вы надоумили? Учтем… А теперь, старый телефонист, возвращайтесь и доложите лейтенанту, что нижний дот нужно захватывать бесшумно. Только ножами. Иначе все тут ляжем напрасно.

Бобрик, козырнув, исчез в кустах. Подождали еще. Прибежали связные от Иваницкого и Лукашевича. Бойцы Иваницкого на своем участке проводов не обнаружили, зато наткнулись на поляну, где, судя по навесам, войска, следующие в сторону фронта, останавливаются на ночевку: там был вымощенный камнем колодец, заготовлены дрова, сено, нарублен лапник. Приходилось удивляться, когда все это они успели?

Последним прибыл Павлов, связной из взвода Амирханова, с ног до головы в болотной тине. Тяжело дыша, он доложил, что местность у дороги прочесана, телефонные провода, обнаруженные взводом, перерезаны и там сержант Амирханов устроил засаду.

— Ну что ж, комиссар, как говорили в старину, с богом? — И Кургин опять улыбнулся.

Политрук стал догадываться: командир чересчур улыбчив не случайно — он прячет волнение: первый бой в тылу противника, чем он обернется?

Над перекрестком, над лесистыми сопками, над залитыми солнцем полянами, все еще стояла дремотная тишина. Около спиленных берез спокойно паслись уставшие лошади. На площадке под сосной, как и час назад, одиноко чернел мотоцикл. У шлагбаума с белыми повязками на рукавах скучали регулировщики: один, сняв каску, сидел на ящике, закинув голову, загорал, другой — с автоматом на груди, лениво поглядывая на стреноженных лошадей, зевал, как будто не выспался.

Часы показывали двадцать пять минут одиннадцатого. Перекресток словно вымер. Если бы не накатанные, с глубокими кюветами дороги, круто сходившиеся в этой, с трех сторон прикрытой высотами лощине, можно было подумать, что движение здесь рассчитано только на случайный автомобильный и гужевой транспорт. Перекресток как перекресток, но не узел, оцененный нашим командованием как важная прифронтовая коммуникация противника.

Исходя из этой оценки, был издан приказ. Была энергия, с которой формировался отряд и перебрасывался через линию фронта, был спасительный туман от резко похолодавшего к ночи воздуха, был суровый, молчаливый марш по непроходимому болоту. Была смерть бойцов — Купцова и Батышкина, — ценой своих жизней сохранивших тишину и тем самым позволивших отряду пройти незамеченным мимо вражеских постов.

Кургин поднял над головой ракетницу. Пора! Детской хлопушкой ударил над ухом выстрел — зеленая ракета, очертив над высотой крутую дугу, с шипением упала на дорогу, рассыпавшись на тысячи звезд. И пока над соснами таял белесый дымный след, из густого осинника, со стороны болота, как призраки, высыпали люди. Их стремительный бег — карабины и пулеметы наперевес — враг заметил с опозданием.