Мариус Габриэль - Маска времени

Этот джемпер стоил триста английских фунтов стерлингов, и он как нельзя лучше подошел Кейт.

— Великолепно.

— Я рада, что тебе понравилось.

— Эвелин… любит эту ткань.

— Знаю. Она передала тебе письмо. Хочешь, я прочту его вслух?

— Нет. Спасибо… могу сама. Медленно… но лучше сама. Бедная Эвелин… Я так люблю ее. Как я смогу это выразить?

— Во время моего посещения мы с ней стали ближе. Она всегда держалась со мной на дистанции, но сейчас все изменилось.

В дверь неожиданно постучали, и на пороге появилась Конни Граф.

— Я не помешала?

— Нет, — приветливо улыбнулась Анна. — Входите, Конни.

Конни села по другую сторону от Кейт и взяла ее за руку.

— Управляешься без меня? — спросила с расстановкой Кейт.

— Я ничего не собираюсь делать без тебя.

— Вернусь… как можно быстрее.

— Знаю. Ты всегда для меня была удивительным ребенком.

Три женщины сидели и мирно разговаривали еще в течение часа, наслаждаясь солнечными лучами, проникавшими в палату через большие окна. Но их беседу прервала психотерапевт.

— Мы уходим. — Анна встала.

— Нет, — возразила Кейт. — Подождите. Я покажу вам что-то.

Психотерапевт, улыбнувшись, помогла Кейт сесть в постели, затем встать и отошла в сторону. На лице больной было написано выражение какой-то сверхконцентрации воли. Медленно Кейт начала выставлять вперед одну ногу. Затем, ухватившись за специальную раму, перенесла свой вес на нее и сделала шаг.

— Ты можешь ходить, мама! — в восторге закричала Анна.

— Скорее… ползать.

— Но это все равно великолепно. Это чудо.

— Миссис Келли — очень упорный человек, — улыбнулась в ответ молодая женщина-психотерапевт. — Именно таких пациентов мы любим больше всего. Она сама создает это чудо.

Через некоторое время Анна вместе с Констанцией покинули палату. Конни выглядела неподражаемо в элегантном костюме, а бусы из жемчуга как нельзя лучше подходили к цвету ее кожи.

— Действительно, Кейт привыкла творить чудеса своими руками, — еще раз подтвердила Конни. — Анна, твоя мать — замечательный человек.

— Я знаю, — согласилась дочь.

— Кемпбелл Бринкман навещал Кейт во время твоего отсутствия.

— И как она отреагировала на это?

— Была рада видеть его.

— И больше ничего?

— Мне кажется, что она забыла о своих отношениях с этим человеком.

— Вы хотите сказать, что она полностью забыла его?

— Не совсем. Скорее, она воспринимает Кемпбелла как друга, но не более.

— Ему, наверное, трудно перенести это.

— Что ж, во всем есть какая-то справедливость. Он ведь не верил в ее выздоровление и в тяжелый момент отвернулся от Кейт. А теперь она отвернулась от него.

— Бедный Кемпбелл.

— Обычный эгоист и повеса. Он не подходит Кейт. Она заслуживает нечто лучшего.

— А может быть, мама хитрит немного?

— Не думаю, иначе я догадалась бы об этом. А как далеко ты продвинулась в поисках этого таинственного человека?

— Думаю, что очень далеко. Я уже уверена, что Джозеф Красновский жив. И мне придется разыскать его.

— Зачем?

— Зачем? Во-первых, я надеюсь тем самым окончательно излечить мать и помочь ей вновь обрести себя, а во-вторых, помочь и себе.

— А что, если это вызовет не ту реакцию у Кейт?

— Но она же так долго его разыскивала, Конни. Такое не может пройти бесследно. Кейт необходимо узнать все до конца.

— Значит, ты сама тоже в этом нуждаешься?

— О, Конни…

— Судя по всему, Джозеф Красновский является отцом Кейт?

— Когда мы найдем его, то окончательно обо всем узнаем.

— Если он жив.

Анна еще раз перечитывала дневник, когда ей позвонил Дрю Маккензи.

— Анна? Это Маккензи.

— Привет. Какие новости?

— Слышала что-нибудь о Левеке?

— Нет, а что с ним?

— Три дня назад он покончил с собой в тюрьме.

— О, не может быть!

— Да. Повесился. И опять попал в заголовки газет. Не в состоянии сдержать дрожь, Анна присела, почувствовав тошноту:

— Господи, как это все ужасно.

— К тебе эта шумиха не имеет никакого отношения. Слышишь? Никакого.

— Если бы я не взяла у него интервью…

— Тогда кто-то другой сделал бы это. В конце концов, это я свел вас. Все дело случая.

— Не так просто, мистер Маккензи.

— Если бы Левек не убивал своих пациентов, то он был бы жив.

Анна вспомнила последние слова Левека: «Увидимся в Чистилище».

Он, конечно же, был злым человеком, хотя и великим хирургом, спасшим немало жизней. Но какое право она имела судить Левека? Он был целителем и делал свое дело ради блага многих сотен ценой жизни нескольких людей.

«Однако Левек убивал детей , — подсказал Анне ее внутренний голос. — Он был детоубийцей?»

Нравственная сторона дела словно ускользала, и Анну раздирали на части неразрешимые противоречия. Как бы там ни было, а всего несколько дней назад Анд-ре Левек был жив , а теперь его уже нет. И в этой смерти была виновата также и Анна.

— Ты меня слышишь? — в трубке снова послышался голос Маккензи.

— Да.

— Поверь мне, мир только выиграл от потери этого человека.

— А как насчет его пациентов? Как насчет его клиники в Гаити?

— В мире хватит и других врачей.

— Но не таких, как Левек.

— О, перестань!

— Он был гений.

— Послушай, детка, ты же знаешь о клятве Гиппократа? Любой, ее давший, обязан быть врачевателем, а не убийцей. Эти две вещи в одном лице соединить невозможно. Никто не может, как Бог, решать, кому жить, а кому нет.

— А разве мы с тобой не делали то же самое?

— Мы делали свою работу — говорили правду. И никогда не забывай этого, Анна. И других функций мы себе не присваивали. Мы не крестоносцы, но мы и не ангелы. Просто мы стараемся говорить правду. Поэтому мы не убивали Левека. Правда, истина убила его. Поэтому забудь о нем. У меня есть и другая информация, которая тебя тоже касается.

— Слушаю тебя.

— Мы все проверили и выяснили, что Филипп Уэстуорд никогда не появлялся на свет в Каспере и вообще в округе Натрона последние пятьдесят лет. Такое имя нигде не зарегистрировано.

— Ты уверен?

— Филипп Уэстуорд не зарегистрирован и в армейских списках. Правда, само дело Филиппа Уэстуорда действительно существует и даже процветает. Его компания пользуется хорошей репутацией, и о самом Уэстуорде говорят как об очень богатом человеке. Но до основания фирмы в 1978 году этого человека словно и не существовало. Он прибыл в Нью-Йорк, но никому не известно откуда. Я могу попросить, чтобы с этим делом покопались еще, если хочешь, конечно. Но мне хотелось бы знать, с чем это все связано?

— Не имеет значения. Спасибо, Маккензи.

— Раз твоей матери стало легче, то, значит, мы скоро вновь увидим тебя в Майами?

Когда Маккензи положил наконец трубку, Анна еще долго сидела неподвижно на одном месте. Крик поднимался в ней из глубины сердца.