Сергей Щербаков - Нет на земле твоего короля. Часть 1

— Он на бомжа похож, если честно.

— Вот-вот! А ведь веришь — он по себе человек душевный, беззлобный, умница, каких поискать. Помогал мне в институт готовиться. Репетитор из него классный, к нему многие из абитуриентов и студентов-двоечников ходили. А сейчас ничего не делает, стреляет только тугрики на дешевенький портвейн. Ну, посуди, ну как ему не дать? Конченный бедный человек, для него вся жизнь осталась в прошлом.

— Жалко его, — вздохнула Лика. — Неужели о нем некому позаботиться?

— Кому алкоголик нужен?

Она не ответила. Грустно все это, что скажешь. Миша встал.

— Пошли? Украли у нас наши драгоценные минуты, уж извини.

— Пошли. Ты молодец, что ему помогаешь. Большинство пожимают плечами, корчат мину отвращения и проходят мимо.

— Да ерунда все это. Пойдем, Ликуся, нас ждет великолепное вино, припрятанное специально для тебя!

— Нас ждет кое-то получше, чем вино.

Он заглянул в ее озорные глаза, схватил ее за руку и они побежали, как подростки, шлепая по мелким лужицам, все еще подсыхающим после ночного дождичка.

Для Лики всегда оставалось загадкой, почему Мишино тело имеет над ней такую сильную, притягательную и странную власть. Она не могла сказать, что страсть, секс, являлись основным столпом в их отношениях. Они не рвали друг на друге одежды, не бросались, как изголодавшиеся животные. Ничего такого не было. Была нежность. Бесконечная нежность. Он раздевал ее и любовался ее изгибами, осторожно, словно боясь спугнуть, касался ее тела, целовал. Она поначалу смущалась. Она не привыкла, чтобы ее так разглядывали. Миша научил ее наслаждаться этим. Постепенно она стала растворяться в этом процессе, закрывала глаза и впитывала в себя каждое прикосновение. Сердце билось все чаще и чаще, ее белая прозрачная кожа покрывалась бархатными росинками пота. Его руки словно гипнотизировали, превращали ее в мягкий податливый пластилин. Иногда она перехватывала инициативу, и тогда принималась исследовать его тело, его губы. Она понимала теперь, что такое растворяться друг в друге. Она могла поклясться, что сливалась с ним в единое целое. В такие моменты она не ощущала себя отдельно от него, не ощущала себя Ликой, женщиной, человеком. Она ощущала себя частью невесомости. Но в невесомости этой они были вместе, вместе ним, навсегда, неотделимы.

Она открывала глаза и видела перед собой любимое смеющееся лицо.

— С возвращением? — спрашивал он.

— С возвращением, — едва слышно вздыхала она.

И они возвращались к реальности. Пили вино, перекусывали, смотрели телевизор, едва ли понимая, о чем говорят с экрана. Смотрели на часы и медленно одевались, нехотя, оттягивая момент. Иногда она до конца дня ощущала, что в голове ее все еще туманно. Какая-то часть ее сознания еще летала в неведомых далях, устремляясь за горизонт. Она отдавалась вся, без остатка. И он знал это, чувствовал, и от этого ощущения он любил ее еще больше. И еще больше не хотел отпускать.

Они допили вино и неспеша одевались. В дверь постучались.

— Твои вернулись? — тревожно спросила Лика.

— Да не должны вроде так рано, — пробормотал Миша, натянул рубашку и пошел открывать дверь. На пороге стояла мать соседа Кеши, Валентина Арсентьевна.

— Опять бузит? — сочувственно спросил Миша.

— Беда с ним, Миша, не знаю, что и делать.

Кешка в 96-ом вернулся с чеченской войны. Каким-то неведомым чудом остался в живых, один из тех немногих, кого бросили на произвол судьбы в Грозном, том самом Грозном, что в августе 1996 без единого выстрела сдали боевикам. Что интересно, за месяц упорных боев в чеченской столице он не получил ни одного ранения, если не считать пустяковых царапин от осколков и кирпичной крошки. Толи молитвы матери, толи кто-то свыше отвел от него ненасытную смертушку, что безжалостно косила без разбору находившихся рядом его боевых товарищей.

Вернувшись из пекла, он буквально слетел с катушек. Пацана словно подменили. После увиденного там у него случались постоянные срывы, глюки, истерики. Он прочно подсел на наркоту. Сначала баловался «травкой», потом подсел на опианты. Работы постоянной у него не было, а денег на зелье не хватало. Вот и стал он потихоньку тащить все из дому, что плохо лежало. Сначала всякое мелочишко, потом дошло до постельного белья, одежды, пока предки не заметили пропажу. Пришлось собрать все более-менее ценное и отнести на хранение к соседям, чтобы сынок не спустил барыгам.

В этот вечер Кешка выкинул очередной номер. Возвращаясь домой в приличном подпитии, он в подъезде увидел двух пацанов лет двенадцати, уединившихся покурить. Он разговорился с ними и пригласил мальчишек к себе домой послушать песни Виктора Цоя. Мать, открыв ему дверь и увидев его гостей, поинтересовалась, что это за дети, зачем он их привел домой. На что поддатый Кешка ей заявил, что мальчики будут жить теперь у них, что это его друзья. Ни какие уговоры не помогали, Кешка на прием не работал. Мужа дома не было.

— Поговори с ним, Мишенька. Может, тебя послушает? Меня не слышит вообще, как об стену горох.

Миша вернулся к Лике.

— Сейчас приду, соседа утихомирю. Не скучай, я мигом.

Кешка устроился за секретером и посасывал из пластиковой бутылки пиво. На нем красовалась тельняшка, одетая наоборот. На кушетке перед музыкальным центром сидели два пацана и слушали диск с песнями Цоя.

— Привет, Кеша. Мать говорит, что ты дискотеку открыл, вот пришел полюбопытствовать.

— Ну что за народ, эти женщины. Им одно говоришь, а они все равно свое гнут, — начал возмущаться Иннокентий, вставая навстречу и мотуляясь из стороны в сторону. — Ребята захотели послушать Цоя.

— Уже поздно, их, наверное, дома ждут, — вклинилась в разговор мать, выглядывая из-за спины Миши.

— Никто их не ждет, они будут жить здесь, — закатывая глаза, бубнил пьяный Кеха. — Не будем им мешать.

Разговор перешел в гостиную.

— Откуда ты их привел? Родители, может быть, волнуются и ищут их, — начал было Миша.

— Понимаешь, дорогой мой Мишель, пацаны не хотят служить в армии.

— Почему не хотят?

— А я с ними беседу провел. Они не будут служить в такой армии! Никто теперь не будет служить! — счастливо улыбаясь, поведал пьяный.

— Кто же защищать страну станет? — спросила Кешкина мать.

— Никто! Пусть они защищают! — отрезал Кешка и показал пальцем вверх. — А пацаны не будут!

Пока мать отвлекала сына разговором, Миша вновь заглянул в комнату вояки, где притихшие подростки продолжали слушать Цоя.

— Так, парни, уже поздно, давайте живо по домам! Сами видите, он невменяемый!

Пацаны поднялись. Но тут в комнату ввалился Кешка, почувствовав недоброе.

— Куда? Назад! Сидеть! Никуда не пойдете! Будете жить здесь! — Кешка заслонил им дорогу. Пацаны вновь послушно уселись на кушетку.