Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания

Сразу же после окончания училища я поехал в родной городок, где мои друзья детства с восторгом приветствовали меня.

– Вот видишь, в конце концов все получилось по-твоему… Как ни трудно было тебе, но ты стал пилотом.

– Посмотри, Антонио, кто идет! Ведь это сын Альварито. Ты помнишь его? Еще совсем карапузом он уже играл с самолетиками. А теперь посмотри, из него получился летчик!

В те благословенные времена я готов был летать только за еду и угол. Тогда я чувствовал себя счастливым человеком, частицей единого окружающего меня мира. А теперь я стал чужим для всех.

Старые моторы ревели на весь городок Колумбия. Откуда же взялись силы в их изношенных стальных мускулах? Эти самолеты, на которых были установлены моторы, давно отлетали свое. После второй мировой войны они еще лет десять простояли на каком-то запасном аэродроме в Соединенных Штатах, а затем были переданы военно-воздушным силам Кубы…

В шуме человеческих голосов, доносившихся до меня, всего в нескольких шагах от кабинета командующего ВВС Кубы, все было непривычным для моего уха. Я подошел к группе офицеров, бурно выражающих свое негодование.

Куэльяр потерял всякий контроль над собой… Я даже остановился, напуганный выражением его лица. Глаза Куэльяра покраснели и готовы были выйти из орбит. Он яростно жестикулировал кулаками, но больше всего меня поразило его гневное красное лицо. Несколько молодых офицеров пытались успокоить летчика, а один из них, кажется Лаффит, крепко держал его за руку. Куэльяр был охвачен злобой. В нем проснулась дикая ярость. Язык у него заплетался, и слова с усилием слетали с языка.

– Черт подери! Почему подыхать должны только мы? Почему? Почему? А эти продувные бестии… все это поганое старичье устроилось на веранде и спокойно наблюдает, как мы гибнем! Они не несут никакого наказания! Я знал, что все кончится катастрофой, и мы должны…

«Скорее, скорее увести его отсюда, - подумал я. - И заставить замолчать, прежде чем…»

Но было уже поздно… Из-за угла коридора показался длинный красный нос с синими прожилками. Над ним возвышалось помятое, со сломанным козырьком, кепи. Рубаха была наполовину заправлена в широкие армейские брюки. Почти у самого колена болтался пистолет…

Подполковник Катасус услышал шум голосов. На его лице застыло знакомое нам выражение - бесстрастности и ирония. Это была всего лишь маска, за ней скрывался жестокий и холодный человек. И, словно его ничего не касалось, он, ковыряя пальцем в носу, спросил безразличным голосом:

– А… Что здесь происходит?…

При общем молчании раздался нервный голос Гуса:

– Полковник, извините, кажется, на лейтенанта очень сильно подействовала гибель Сардильяса и Гомеса…

Рот полковника растянулся в «отеческой» улыбке.

– Лейтенант, у вас еще маловато жизненного опыта. И со мной такое бывало, когда я только что окончил учебу в Соединенных Штатах.

Он приблизился к Куэльяру и внимательно посмотрел на него. Улыбка на его лице медленно таяла, а глаза приобретали странный блеск.

– Может случиться и так, лейтенант, что погибнут два, три человека… вся ваша эскадрилья. Тогда вы соберете их останки, похороните, а затем отдадите дань хорошему куску мяса на вертеле с холодным пивом. А после… можете залезть в постель со своей девушкой. Вот тогда вы - настоящий офицер! Настоящий боевой летчик!…

Не успел исчезнуть Катасус, как появился полковник Хук с больше обычного взъерошенными пожелтевшими усами. Может быть, он подслушивал, спрятавшись за дверью своего кабинета. Он хитровато посмотрел на нас, провел рукой по угловатым плечам Куэльяра и сказал ему тихим голосом:

– Парни!… Я все слышал… Верите, парни, мне стоит большого труда слышать все и молчать. Но это неправильно. У меня руки связаны. Я прекрасно понимаю, что вы чувствуете. У вас за спиной - большая школа. У них - ничего. Они завидуют вам и боятся вас. Помните, что власть будет у вас в руках, парни. - Он насмешливо подмигнул левым глазом. - Не забывайте этого никогда. Вы гарантия демократии, гарантия нашего будущего.

Последнее время механикам приходилось работать до поздней ночи, и, несмотря на то что не хватало запасных частей, они совершали чудеса… Нет необходимости говорить, насколько важна их работа. Ведь за чью-либо небрежность летчикам иногда приходится расплачиваться жизнью…

Я сидел зажатый в металлической кабине моего «Тандерболта» и безнадежно пытался выяснить, почему контрольный прибор медленно реагирует на изменение шага четырехлопастного винта, который вращался перед моим носом со скоростью 1300 оборотов в минуту.

Ярко светило солнце, ветра совершенно не было. Мы провожали полковника Альфреда Хука, проработавшего на Кубе несколько лет. Его отзывали, чтобы присвоить ему 8вание генерала и назначить заместителем командира крупной базы ВВС в Калифорнии. Ровно через час полковник должен был отплыть в Майами. Командующий ВВС Кубы полковник Табернилья изъявил желание провести в его честь самый большой воздушный парад, который когда-либо проводился в стране. И это несмотря на то, что два дня назад эта затея стоила жизни двум кубинским летчикам. Командующий ВВС приказал: две эскадрильи самолетов должны пройти строем, образуя в небе две буквы, с которых начинаются имя и фамилия Хука. Затея эта была почти безумием, так как большинство летчиков, кроме шести офицеров, еще не овладели достаточными навыками полетов в строю. Один тренировочный полет мы уже провели, он-то и окончился так печально, и вот прошло всего два дня, а нам надо рисковать жизнью, чтобы выполнить прихоть нашего командующего.

Нервы мои были уже на пределе. Я был уверен, что вся эта нелепая затея обречена на провал. Радиосвязь между самолетами была налажена из рук вон плохо, все норовили говорить одновременно. На командно-диспетчерском пункте порядка не было, несмотря на благие намерения сержанта Доминадора. Ко всему прочему, мы фактически не провели никакой подготовительной работы. «Но самое главное, - думал я, начиная выруливать на взлетную полосу, - что нет установленной очередности захода на посадку. Как только мы пройдем над бухтой и развернемся, каждый пойдет на посадку как ему вздумается. В воздухе закрутятся сразу 24 машины, а если учесть, что многие из нас не имеют опыта и впервые участвуют в полете строем… Когда начнется толкотня, каждому захочется опередить соседа при заходе на посадку. Я же наберу высоту шесть тысяч футов, уберу мощность и зависну над аэродромом, пока все не сядут. Я могу висеть почти три часа…»

Мощный четырехлопастный винт вызывал страшную вибрацию капота двигателя. Время от времени я бросал взгляд на приборную доску, меня беспокоила температура масла. Слишком уж долго пришлось гонять двигатель на земле, поэтому стрелка масляного термометра уже пересекла критическую отметку. В голубоватом тумане выхлопных газов передо мной выруливали наши «гробы». Многие машины шли рывками. В шлемофоне то и дело слышались нервные выкрики. Некоторые самолеты неожиданно резко тормозили… И ко всему прочему нас мучила дикая жара!