Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания

– Господин президент, это новые офицеры наших военно-воздушных сил, многие из них учились в Соединенных Штатах, - сказал полковник Табернилья с гордостью.

Батиста ответил не улыбкой, а хорошо отрепетированной гримасой. В нос ударил тяжелый и сладкий запах одеколона «Герлейн». Во взгляде Батисты читалось беспокойство. Это был уже не высокомерный и злой взгляд, а любопытный и недоверчивый. Он словно хотел проникнуть в наши души. Батиста заговорил быстро, отрывисто:

– Сеньоры офицеры, для меня честь пожать руку будущим генералам, которые станут защитниками порядка, мира и спокойствия кубинских семей. Ваши знания и ваше мастерство, приобретенные в великой стране американской демократии, станут неприступным бастионом, охраняющим наши институты. Мы гордимся вами. - Рука с огромным аметистом на перстне протянулась к нам для рукопожатия. И, резко повернувшись к полковнику Табернилье, Батиста спросил: - Полковник, машина готова? - Затем он взмахнул правой рукой не то в воинском приветствии, не то как на митинге и воскликнул: - Привет! Привет! - Когда он удалялся, до нас донесся его голос: - Смотри, полковник, эти ребята крепкие орешки, за ними нужен глаз да глаз…

Самолет командующего взлетел и взял курс на Варадеро.

Я лечу вторым пилотом с капитаном Гутьерресом, по прозвищу Жандарм, на старом транспортном С-47 в Сьерра-Маэстру, где идут бои с повстанческой армией. Самолет, натужно ревя моторами, медленно набирает высоту. Это старая заслуженная машина, которая отвоевала свое, наверное, еще где-нибудь в Африке или Европе.

Неожиданно в голову приходит мысль, что в воздухе только мы трое: Жандарм, я и самолет. В кабине становится темно, словно мы проходим сквозь грозовые облака. Я включаю освещение. Через несколько секунд кабина начинает наполняться синеватым светом, цифры и стрелки на приборах блестят, словно радиоактивные муравьи. Я уменьшаю интенсивность освещения. К югу от Камагуэя под нами мерцают огоньки городов и поселков, а вдали темнеет мрачная громада гор, словно неприступная крепость. Это Сьерра-Маэстра. Через сорок минут мы приземлимся в Баямо, а затем вылетим на аэродром в Эстрада-Пальму, где базируется авиация, поддерживающая операции армии против повстанцев.

С нами летят офицеры на смену, мы пробудем там сутки, а затем вернемся в Гавану. Я давно искал случая, чтобы слетать туда, и вот мне повезло.

– Готовность к посадке, лейтенант!

Голос капитана выводит меня из раздумий.

– Да, сеньор!

Я начинаю выкрикивать порядок действий перед посадкой и смотрю на Жандарма. Ведь я знаю, для чего он затеял эту проверку. Просто он трус и боится летать. Сейчас он в моих руках и так старается, что даже вспотел. От напряжения он скорчил гримасу, но я не скрываю своего удовлетворения и смотрю на него без всякого волнения. Пока мы снижаемся, он неуклюже и неуверенно хватается за ручки управления. Правая рука его резко передвигает рукоятку, регулирующую мощность моторов, и они в ответ ревут, словно протестуя, на самой высокой ноте.

Скосив глаз, я наблюдаю за ним и думаю… Он уже не такой высокомерный, как в начале полета, сейчас он - сама учтивость и даже пытается завоевать мою симпатию шутками. Он явно не уверен в своем летном мастерстве и наверняка так трусит, что не сможет обойтись во время посадки без помощи второго пилота.

Я понимаю, что надо помочь ему, надо поддержать его, чтобы он преодолел в себе страх, который бросает человека в холодный пот и расслабляет мышцы. Сейчас этот страх сковал Жандарма.

Посадочная полоса имеет довольно ограниченные размеры, да к тому же дует резкий боковой ветер. Надо делать большую поправку на снос у земли.

Я обращаюсь к капитану в шутливом тоне, сделав вид, будто все его действия правильны.

– Капитан, ну и ветерок сегодня, так и тянет нас в сторону… Но вы сделали правильную поправку на снос. - Я-то прекрасно знаю, что никакой поправки он не сделал. - Этот проклятый самолет не любит бокового ветра!

С большим трудом, напрягаясь, Жандарм удерживает машину и при этом умудряется делать вид, что все происходит по его собственной инициативе.

– Видал, парень, как я его взнуздал?! Слушается! Смотри и набирайся ума-разума. С этими сволочугами нельзя обходиться ласково… Долбанешь его разок-другой, чтобы знал, кто здесь хозяин… Да, немало пришлось полетать…

Я отвечаю ему смеясь:

– Капитан, вы прекрасно его знаете, и он вас слушается по-настоящему! - стараюсь я перекричать рокот моторов. - Это потому, что вы заходите на посадку с большой высоты, чтобы иметь возможность для маневра…

В конце концов мне было наплевать на дешевое позерство капитана, лишь бы он на посадке не расколотил самолет вместе с моей головой.

Земля неслась на нас со стремительной быстротой… И вот она уже под нами… Мощный удар о бетон, машина подскакивает, еще удар, еще скачок… Слегка вздрагивая, самолет несется по посадочной полосе, в самом ее конце он замирает на месте, будто выбившись из сил.

Командующий войсками в этом районе боевых действий полковник Баррерас Перес, высокий, крепко сбитый светлокожий мулат, встретил нас в окружении своих офицеров, безмятежно улыбаясь:

– Ребята, обстановку контролируем мы!…

Полковник был человеком немолодым, у него уже вырос животик, мягкий, желатиноподобный, и он пытался скрыть его за туго затянутым широким офицерским поясом. На боку у полковника болтался пистолет в богатой мексиканской кобуре, инкрустированной золотом и серебром. На запястье правой руки я увидел тяжелый золотой браслет с инициалами владельца.

В молодые годы Баррерас Перес выглядел настоящий атлетом, но за годы «воинских трудов», пока добывались полковничьи погоны, уж слишком привычными стали обильные застолья и возлияния, увлечение бизнесом. Все это заставило Переса забыть страстные порывы молодости, и могучая натура утратила свои былые достоинства. Он попросту превратился в немолодого сельского жандарма, погрязшего в болоте деревенского быта.

Старый деревянный дом служил полковпику штабом. В нем была комната оперативного отдела, на одной стене в которой висели карты и схемы. На них красными булавками были обозначены позиции противника. Я незаметно улыбнулся: «Все ясно. Расположение противника известно, но с самого начала боевых действий правительственные войска ни разу не добились успеха».

Нечего было и говорить о «контроле над обстановкой». В Гаване военный городок Колумбия, точнее - его аэродром был пунктом отправки офицеров в район боевых действий против повстанческой армии. С некоторыми из них я был близко знаком, и они не раз откровенно делились со мной своими мыслями.

Я искренне удивился, когда узнал, что нравственное падение полковника ни для кого не секрет, да и сем он, кажется, не отрицал своего пристрастия к бизнесу. Как и другие офицеры, он не гнушался даже красть ботинки у своих солдат. Полковник не подавал рапортов о гибели солдат и прикарманивал жалованье, шедшее на их имя. Он приторговывал всем, что попадалось под руку. Эти махинации обеспечивали ему и его офицерам обильные пиршества и посещения публичных домов, процветавших в зоне. Дело дошло до того, что батистовский генеральный штаб освободил полковника от занимаемой должности и послал в почетную «ссылку» военным атташе при кубинском посольстве в Венесуэле. Но судьба уготовила Баррерасу Пересу окончательный удар: на Кубе победила революция, и он был вынужден оставить посольство в Каракасе. Полковник Баррерас был типичным представителем батистовского режима.