Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания

– Планы остаются без изменения?

– Без изменения. У нас все готово. Подготовь то, что касается тебя, и помни все, о чем договорились.

Я повесил трубку и замер без движения. Дело было не только в сообщении Хорхе. Я пытался понять, почему он по телефону разговаривал со мной в открытую, забыв об осторожности?…

Столько месяцев я ждал этого сигнала, а теперь, когда его передали, мне показалось, что я по-настоящему по готов к действиям. Неужели через несколько часов я должен буду принять самое важное в моей жизни решение?… Но почему?… Кто заставляет меня лезть в этот ад, из которого я, возможно, не выберусь живым?… Слава богу, самообладание вернулось ко мне, и я понял, что кто-нибудь может заметить мое необычное состояние. Глэдис внимательно рассматривала меня, и в ее глазах я увидел удивление и сочувствие.

– Что с тобой? Плохая новость? С матерью? Что случилось? Ты должен сказать мне, чем я могу тебе помочь…

– Ничего, ничего… Никто не может помочь мне. Только я сам. Кроме того, ничего не происходит… Извини меня, я на минутку сбегаю в свою комнату. Подожди здесь, я сейчас же вернусь…

В тишине моей комнаты я начал свой первый бой, быть может, самый главный в моей жизни - бой с самим собой. Я должен был победить свои сомнения! Правильный ли путь я избрал? Именно сейчас я должен был решить этот вопрос: времени для долгих размышлений не оставалось… Прочь все сомнения, долой эгоизм и неуверенность! На карту поставлена моя честь, моя совесть. Сейчас мое прошлое, моя профессия, с которой я так боюсь расстаться, мое будущее не стоят и гроша. Ведь я пе трус, для которого родина и народ - пустые слова. Батистовцы убивают, пытают, грабят. Этот режим прогнил насквозь…

Наконец спокойствие, твердая убежденность в необходимости моего участия в революционной борьбе возвратились ко мне. Ничто уже не могло поколебать принятого мною решения, и я отправился в клуб. Почти все офицеры, связанные с Движением 20 июля, находились там. Мне оставалось найти способ, как сообщить им, что к шести утра мы должны быть готовы.

Я понимал, что эта ночь может быть последней в моей жизни. Трудно было представить, что после этого безудержного веселья через несколько часов начнется смертельная схватка. Никогда еще я не чувствовал так осязаемо близость неизвестного будущего и смертельной опасности…

Вечер опускался на Гавану, когда закончилось совещание заговорщиков, которое проводил Фаустино Перес. Машины помчались по Центральному шоссе на восток. Небо затягивалось тучами, что говорило о возможном похолодании. В городке Колон машины разделились: Камачо направился в Санта-Клару, чтобы побыстрее войти в контакт с провинциальным руководством Движения 26 июля, а Сан-Роман и Мерино повернули на юг, в па-правлении к Сьенфуэгосу, где они должны были запершить подготовку к восстанию.

В одиннадцатом часу ночи начался холодный дождь, и фонари на бульваре Прадо в Сьенфуэгосе закружились в сверкающих кольцах. Наконец руководители восстания добрались до неказистого домика рабочего-смазчика Алехандро Суареса, в котором их уже ждали капрал Риос, руководитель подполья в Южном военно-морском районе, и Хосе Арагонес, руководитель местной организации Движения 26-го июля.

Сан-Роман посмотрел на часы: без пятнадцати двенадцать. Осталось менее семи часов… Затем, обращаясь к капралу Риосу, он сказал:

– Капрал, многие офицеры военно-морских сил нас поддержат. Фрегаты «Масео» и «Гомес» восстанут. В различных воинских частях также есть наши единомышленники. Участники Движения 26 июля выступят на всей территории страны. Все должны быть готовы к шести утра, запомните: начало восстания в шесть утра!

В этот вечер все силы Движения 26 июля в Гаване были приведены в готовность. В одном доме в центре Старой Гаваны прошло собрание боевой группы Движения 26 июля. Были распределены задачи между подпольщиками, а затем все поодиночке вышли на улицу: они должны были забрать спрятанное оружие и собраться в пять утра на углу улиц Аэстаран и 20 Мая.

Ночная мгла медленно уходит, уступая место занимающейся заре. В этом непрерывном движении времени, которое еще нельзя назвать ни днем, ни ночью, свет нового дня с каждой минутой становится все ярче, заполняет мир, отражаясь в моей комнате с зелеными стенами. Светящиеся стрелки моих часов показывают 5 часов 30 минут утра. Для меня эта ночь была бессонной. Чувствую усталость. Напряженность прошедших дней, пожалуй, ощущается больше всего сейчас, когда только несколько минут отделяют нас от надвигающихся событий. Тщательно привожу себя в порядок. У меня в запасе несколько минут до того, что должно произойти, а будет ли успех - как распорядится судьба.

Умывшись, я открываю дверь комнаты и направляюсь в клуб. Он пуст. Рассеянным взглядом оглядываю следы шумного ночного праздничного застолья: стаканы, пустые бутылки, переполненные окурками пепельницы…

Ожидаю, что с минуты на минуту начнут подходить остальные офицеры, участвующие в выступлении. Вчера вечером я приказал им явиться в 6:45. Резкие спазмы сжимают желудок. Это чувство мне хорошо знакомо, я не раз испытывал такое перед опасным полетом. И сильная потливость рук, и озноб, и бесчувственность во всем теле наряду с огромным потенциальным зарядом энергии, готовым высвободиться в виде взрыва, - все эти ощущения мне знакомы.

Включаю радио. Сейчас послышатся далекие орудийные выстрелы фрегата, свист его пятидюймовых снарядов и их разрывы на территории военного городка Колумбия. Это явится условным сигналом к приведению в действие сложного механизма восстания, который должен сработать в ближайшие минуты и положить конец режиму Батисты. Меня утешает мысль о том, что и другие товарищи переживают то же, что и я. Они - члены Движения 26 июля, находящиеся в городском подполье, матросы, солдаты и офицеры военно-морского флота, участвующие в выступлении. Видимо, они спали так же мало, как и я.

Официант просовывает голову в салон и говорит мне с улыбкой:

– Кофе готов, лейтенант.

Ароматный запах кофе заполняет помещение. Я ощущаю его приятную теплоту. Направляюсь в бар, чтобы выпить чашечку. Надеюсь, что мне будет легче. Официанту, которого зовут Сеспедес, мое присутствие в клубе в столь ранний час кажется обычным. Он наверняка считает, что у меня первый вылет на утреннее патрулирование.

Почти восемь. По-прежнему монотонно тикают часы. Беспокойство начинает овладевать мною. Где. же долгожданный призыв руководства Движения к борьбе?

Передают обычные новости. Люди еще не подошли, и это меня беспокоит. Может, что-то случилось в ночные часы?…