Йозеф Секера - Чешская рапсодия

— Мы, конечно, вас пропустим, только не в Поворино, а в Михайлов, — отрезал комиссар и послал Аршина распорядиться отправкой.

— Я протестую! — со злостью вскричала Маруся.

— Я сказал — в Михайлов, — и Кнышев повернулся к эсерке спиной.

— Вы об этом пожалеете! — пригрозила Маруся и побежала к своему бронепоезду.

— Эй, красавица, не запутайся в юбке! — прокричал ей вслед Ян Шама.

Маруся, как ужаленная, повернулась было и вскинула пистолет, но Ганоусек успел выбить оружие из ее рук. Тут Михал Лагош открыл огонь из пулемета, красноармейцы кинулись на бронепоезд. Еще несколько винтовочных выстрелов, эсеры дали три пулеметные очереди, но бой продолжался недолго: отказавшись от дальнейшего сопротивления, эсеры побросали оружие и разбежались по путям, прячась за товарными составами. Воспользовавшись переполохом, скрылась и Маруся. Пробежав через вокзал, она свернула в ближайшую улицу.

Кнышев увел Бартака к коням.

— Теперь галопом в штаб дивизии, друг, — весело улыбнулся он. — Не бойся, за это Исидорович ругать нас не будет.

Второй Интернациональный красноармейский полк перебрался из эшелонов в Филонове. В деревянных бараках было лучше, чем в теплушках. Красноармейцы разных полков завязывали дружбу. Второй полк снова получил пополнение, но среди новичков уже мало было чехов и словаков, большинство пополнения составляли бывшие пленные немцы и венгры. В роте Бартака появилось несколько сербов и два невысокого роста боснийца. Бартак обоих посадил на коней.

Возобновилась ожесточенная битва за Царицын. Белогвардейцы стремились окружить его железным кольцом своих дивизий, а Киквидзе и командир первой украинской бригады Сиверс всеми силами удерживали железную дорогу через Донскую область, от Воронежа до Волги. Не проходило дня, чтобы красновские отряды не налетали на железную дорогу, порой появлялись дикие банды Дудакова, и у кавалеристов Киквидзе, а часто и у его пехоты не было минуты передышки. Отбитые у противника бронепоезда стояли на филоновской сортировочной станции в постоянной боевой готовности, неожиданно появляясь на магистрали, и белогвардейцы отваживались нападать на них только превосходящими силами. Бронепоезда возвращались из рейсов с убитыми и ранеными, с покалеченными паровозами, но и с победой. Время шло, а бои не прекращались, белые во что бы то ни стало стремились захватить дорогу между Царицыном и Москвой. И с таким же устойчивым упорством Киквидзе удерживал ее. Тесный кружок максимовцев сузился. Курта Вайнерта Киквидзе назначил командиром чешской батареи, и теперь Курт лишь изредка мог забегать к своим. Из тамбовцев, с которыми максимовцы сдружились, певун Костка и Отын Даниел погибли под Урюпинской, Ян Пулпан стал заместителем Бартака по пехоте. Невредим был Матей Конядра да еще Карел Петник, помощник Долины в полковом комитете. Сегодня Петник был в скверном расположении духа. Он набросился на Шаму, который осыпал ребят насмешками.

— Эй, рыжий болтун, а ты умнее был, когда мы с тобой в госпитале валялись?

— Тогда я размышлял, к чему на свете чесотка, — парировал Шама, — а нынче я еще о белых казаках думаю, товарищ Петник. А ты сам знаешь, чесотка и белый казак не одно и то же. Да ведь и ты изменился, держишься, что тот японский Камимура, который в четвертом году топил царские корабли в Порт-Артуре.

На нарах приподнялся Беда Ганза:

— Эй ты, Камимура, чего спать не даешь? Вот мигну Лагошу, погладит он тебя своим кулачищем!

Шама усмехнулся — по душе ему была такая словесная перепалка. Разве не любит он их всех, даже этого ершистого Беду? Он сел на нары у ног Ганзы и слащавым голосом произнес:

— Баиньки хочешь, Аршинчик? И в сапожках? Фу! Позволь, я тебя разую, обожаю запах твоих портянок!

— Катись ты! — буркнул Ганза, поворачиваясь на другой бок.

— А молочка не хочешь? Или водочки? — приставал Шама. — А может… может, баклажанчик? Я тебя понимаю, друг мой, хотел бы ты устроиться, как покойный император Франц-Иосиф в старости, правда? Камердинер клал бы тебе на ночь в постельку двух девочек, чтобы они тебя согревали, — одну справа, другую слева, вот это было бы отлично, да?

Аршин не ответил, — уснул, улыбаясь. Постепенно улеглись и остальные.

Ганоусек еще пошел посмотреть лошадей. Барбора лежал рядом с Конядрой.

— Матей! — шепотом позвал он.

— Чего тебе?

— Как думаешь, удержимся мы в Филонове? В городке поговаривают, будто с юга идет Краснов с огромными силами. Если Сиверс не пустит ему кровь, навалится он на нас…

— Боишься, что с нами будет, если нас зажмут в клещи?

— Не знаю, пожалуй нет, я за Фросю боюсь. Она призналась мне, что работает в Чека, и если белые узнают — ей крышка.

С другой стороны Барборы лежал Карел Петник. Глаза у него закрыты, но он слышит каждое слово.

— Что говорит Бартак? — вмешался он в разговор. — Пораскинь мозгами, и никто нас не победит. Утро вечера мудренее!

— Кто знает, что ждет нас завтра…

Набеги отрядов атамана Краснова и генерала Дудакова на железную дорогу между Царицыном и Воронежем повторялись регулярно. К Филонову с обеих сторон вдоль линии приближались белогвардейцы. Киквидзе вызвал командиров полков и батальонов. Пришли и комиссары полков, и председатели полковых комитетов. Новый заместитель Киквидзе, Медведовский, нервно курил. Это был стройный неразговорчивый человек с выразительным желтоватым лицом, в каждом движении которого сказывался рабочий.

Полночь. Под потолком потрескивает большая керосиновая лампа.

Киквидзе ходит по просторной комнате, не очень-то весело поглядывая на входящих. Первым явился Норберт Книжек. Поздоровался, подсел к начальнику штаба дивизии, бывшему подполковнику царской армии Семену Веткину, озабоченному человеку с добрым лицом. Книжек пытался расспросить Веткина, о чем пойдет разговор, но старый солдат повторял: «Услышите, услышите». Комната наполнялась людьми. Комиссар полка Кнышев и батальонные командиры Сыхра и Голубирек пришли со своими заместителями — Бартаком, Коничеком и председателем полкового комитета Долиной.

— Здорово, молодцы! — несколько оживившись, крикнул им Киквидзе. — Садитесь вот здесь, у окна… Каково настроение людей?

— Боевое, — ответил Кнышев.

— Потери за последние дни?

— Двадцать человек.

Киквидзе почесал затылок и обменялся с Медведовским понимающим взглядом, после чего продолжал:

— Нового пополнения мы не получим. — неоткуда. Мы отрезаны от Воронежа. Краснов перерезал-таки железную дорогу, а его казаки отнюдь не новички. Операциями в большинстве случаев руководят у них немецкие генералы, а против них даже Сиверс слабоват. Товарищ Бартак, вы бы бросились на казачью бригаду одним конным полком?