Йозеф Секера - Чешская рапсодия

— Зачем спрашиваете, Василий Исидорович. Я бы только попросил придать мне батарею Вайнерта.

— Хорошо, Войта, — сказал начдив и энергичным шагом отошел к широкому столу, на котором были разложены карты. Взяв в руки грузинский кинжал, Киквидзе стал водить его острием по участку фронта между Филоновой и Воронежем. Потом посмотрел на Кнышева: — Натан Федорович, подойдите сюда, и тебя прошу подойти, Войтех Францевич.

Они подошли. Киквидзе тихо продолжал:

— Они здесь, под Лисками. По одному сообщению, там не менее двух тысяч сабель, по другому — тысячи три. Пока они нас только дразнят: главные силы Краснова еще в ста верстах от этого места. Наш бронепоезд отошел оттуда, чтоб не разбили вдрызг. Прибыл два часа назад. — Киквидзе нахмурился, в его голосе зазвучали гневные ноты. — Не можем мы допустить, чтобы белые тут хозяйничали, надо отогнать их, прежде чем они получат подкрепление. Я пошлю туда пятый конный заамурский полк. Командира полка вчера ранило, у его заместителя тиф. Вот вы двое и возьмете полк на несколько дней. Вынимайте-ка ваши карты.

Пока Кнышев и Бартак доставали свои карты, начдив отошел поздороваться с командирами, подошедшими позже, но сейчас же вернулся.

— Так, хорошо. Благодарю вас, товарищи. Что делать, сами увидите. В полку есть три тачанки, возьмите еще один броневик. Очень хочу, чтобы вы вернулись целыми и невредимыми.

Кнышев и Бартак отошли от стола. Киквидзе обвел глазами командиров.

— Легкая жизнь кончилась, товарищи, — отрывисто начал он. — Полкам быть в полной боевой готовности. Никаких отпусков, запретить отлучки даже из бараков. Почистить оружие. Раздать боеприпасы. Товарищ Книжек, ваш полк пополнит команду бронепоезда, который возвратился со станции Лиски. Отберите для этого опытных артиллеристов и пулеметчиков. Понятно?

Норберт Книжек выпрямился:

— Понятно, товарищ начальник дивизии.

Начдив огляделся, словно пересчитывая командиров. Веткин, не понимая, что ему нужно, встал было, но Киквидзе знаком попросил его оставаться на месте. Киквидзе продолжал:

— Мне кажется, при всей своей храбрости красноармейцы уже из последних сил сдерживают белых. Значит, мы должны поддержать боевое настроение и заботиться о бойцах, как о родных детях. Белые стремятся разбить нас, а этого мы позволить не можем. С нашим запасом оружия и боеприпасов мы продержимся не менее двух месяцев, даже без подвоза, и железная дорога Москва — Царицын должна остаться в наших руках. Задача эта известна вам давно, другой нет. Но это — задача для героев. Товарищи комиссары и командиры, повторяю вам это потому, что для нас складывается сложная ситуация. Я просил Филоновский совет помочь нам мобилизацией городского и окрестного населения, однако не думаю, что пополнение будет велико: мы уже подобрали все, что можно. Встает задача поддерживать хорошее физическое состояние красноармейцев. У нас есть случаи тифа. Заболевших немедленно изолировать и эвакуировать хотя бы даже в Саратов. В Филонове оставить только легкораненых. Понятно?

— Понятно, — отозвалось двадцать человек.

— Благодарю вас, — Киквидзе поглядел на Книжека, и голос его смягчился: — Товарищ Книжек, я беру у вас на несколько дней товарищей Кнышева и Бартака. Они мне нужны. Придется вам пока обойтись без них.

Книжек вытянулся, но начдив уже не смотрел в его сторону.

— Кто здесь от пятого Заамурского? — спросил он. — А, вижу, товарищ Ромашов. Останьтесь тут. Бартак и Кнышев тоже. Всех остальных благодарю, всего хорошего! На улице Книжек спросил Вацлава Сыхру, зачем Киквидзе понадобились Бартак и Кнышев, но Сыхра, сворачивая на ходу цигарку, только плечами пожал. Голубирек, подталкивая Долину, засмеялся:

— Поедут в Алексиково на чашечку кофе… Они завидуют вашим поездкам в Тамбов, Книжек, и не удивляйтесь, что им тоже пришла охота погостить у своих алексиковских подруг.

— Ваши шутки неуместны, Ондра, — насупился Книжек. — Когда они возвратятся, сами мне расскажут.

— Вот теперь вы рассуждаете правильно, товарищ командир, — засмеялся Голубирек и повернул к своему бараку.

Сыхра пошел с Книжеком.

— Мы с тобой лучше понимаем друг друга, не правда ли, Вацлав? — сказал Книжек. — Начинали ведь вместе, а это, что ни говори, многое значит. Приходи завтра к нам, из Тамбова приехала Ирина, она будет рада видеть тебя.

— Если не поставит помидоров с огурцами, не приду. Знаешь ведь, это моя слабость.

— Она и махорку привезла, получишь две пачки… Тем временем Киквидзе говорил Ромашову, положив ему руку на плечо:

— Сколько вам лет, Иван Михайлович?

Кавалерист, стройный, узкобедрый, с юношеским румянцем на типично русском лице, вскинул на Киквидзе глаза:

— Двадцать один… будет через месяц…

За его спиной засмеялся начальник штаба дивизии. Ромашов, покраснев, повернулся к нему:

— Честное слово, товарищ Веткин, клянусь жизнью матери…

Бартак и Кнышев с улыбкой наблюдали эту сценку. Лицо Киквидзе тоже прояснилось.

— Верю вам, — сказал начдив. — Вы ведь были в гусарах, как и товарищ Бартак? Вы знакомы?

— Кто в дивизии не знает товарища Бартака! Говорят, он лишь наполовину чех, а мать его грузинка и будто ваша родственница, — Ромашов сам засмеялся своим словам.

Киквидзе глянул на Бартака, весело подмигнул.

— Что ж, это было бы неплохо, но теперь речь о более важном деле, чем родство. Вы член партии, Ромашов, Бартак тоже. Поэтому я возлагаю на вас трудную задачу. Через полчаса ваш полк выступит вдоль линии железной дороги в направлении на Алексиково. В пятидесяти верстах от Филонова засели дудаковские казаки, вы должны их оттуда выбить. Бой будет серьезным, Ромашов, и полк ваш поведет товарищ Бартак. Вы его заместитель. В помощь даю вам товарища Кнышева. Товарищ Бартак уже все знает, расскажет вам по дороге. Все, товарищи, теперь не теряйте ни минуты: Желаю удачи! — начдив крепко пожал всем руки, Веткин тоже.

— Бейте белых гадов, бейте, пока не выбьете из седла, — сказал начштаба с ободряющей улыбкой в светлых добрых глазах. — Обрушьтесь на них, как степной ураган! А в резерве оставьте только один эскадрон.

Медведовский сдержанно улыбнулся словам Веткина, хотя и поверил в их искренность.

Норберт Книжек занимал две комнаты в доме ушедшего на пенсию прежнего начальника станции Егора Белюгина. Старик уже мало что знал о жизни за стенами дома, а потому любил поговорить, и говорил он большей частью о том, что подарит ему сын Аким или сноха Василиса. Вацлав Сыхра был знаком с Акимом, начальником алексиковской железнодорожной станции. Пухленькую же Василису Сыхра видел два-три раза, когда она приходила с мужем на базар. У нее веселые глаза, носик и лоб как у молочного поросенка, и цвет лица такой же, однако мужа она держит в узде. Аким — строгий, хоть и добрый человек, весь в отца; интриг он не затевает, но никому не верит, и подчиненным его живется нелегко. Он тиранит их с улыбкой. Сыхра посмеивался над этим, потому что знал Акима Белюгина с другой стороны: просьбы начальников воинских эшелонов он выполнял безотказно. К родителям Аким ездит регулярно каждую неделю, чтобы поздороваться особо с матерью, особо с отцом и взглянуть на дом, который в свое время перейдет к нему и в котором он поселится через несколько лет, выйдя в отставку.