Андрей Марченко - Терракотовые дни

— И что теперь будем делать?

— А что нам остается делать? Известно так же, что королева доказательств — чистосердечное признание.

Допросы ничего не дали. Как и предположил Ланге, братья ничего не знали о старой сточной канализации.

Ланге и Бойко сменяли друг друга, прессовали вдвоем, устраивали очные ставки, подымали братьев ночью, в самый сон, светили им в лицо лампой, сами умирая от жары и жажды.

Разыграли спектакль про доброго и злого. Для пущего эффекта Ланге испросил у приятеля из войсковой разведки униформу. Попросил у танкиста фуражку, со зловещей мертвой головой. [32] Вопреки распространенному заблуждению, самыми распространенными носителями "мертвой головы" (totenkopf) были не солдаты СС, а танкисты. Дело в том, что мертвая голова — древний символ германских кавалерийских дивизий, кою они в свою очередь заимствовали у австрийских гусар. Достаточно посмотреть на знамя подразделений Юнгшульца. Танкисты, как наследники кавалерии, также носили эту эмблему. Произошло это еще в Первую мировую войну, и русские бронеотряды также успел перенять эту традицию. Вообще разновидностей мертвых голов было много. Прусская, кажется, не имела нижней челюсти, различались они и расположением берцовых костей. Этот знак символизировал готовность к смерти. Так же некоторые склонны искать у этой головы библейские корни — довольно часто в ногах Распятия Христова рисуют именно мертвую голову. Что означает: "смертию смерть поправ". То бишь — бессмертие…

Но все было без толку.

— Сказали — копать, вот мы и копали, — отвечал старший брат.

Разумеется, Ланге это не устраивало.

— Как это по-вашему говорится… — он пощелкал пальцами. — Ах, да: "Хорош свистеть". Никогда не поверю, что вы не пытались узнать, зачем копаете. Неужели не спрашивали?

— А у нас говорится еще: меньше знаешь — крепче спишь. И, что характерно, — дольше живешь, — отозвался младший.

— А банк через дорогу ни на какие мысли не наводит.

— Нам заплатили за то, чтоб мы рыли две недели. За это время мы бы до банка не докопались бы. А забесплатно копать — дураков нету…

Ланге внимательно посмотрел на Бойко: что я говорил? Тот пожал плечами.

— А как он выглядел?..

Под описание подходил будто бы Либин, но полной уверенности не было.

После долгих сомнений Ланге выложил перед братьями фото "фон Фогеля" — ту самую, зернистую, сделанную "Лейкой":

— Знаете, кто это? Хотя бы видели?

Камеры братьев были разведены по разным концам коридора, но они оба покачали головами. И Бойко был склонен им верить.

— Не те это люди, чтоб с Великим Гусем знаться. Наверняка они о нем слышали, но им явно не говорили, что его пригласили…

Наконец, Ланге плюнул на них:

— Действительно, они ничего не знают. Тупы как пробки. Их просто использовали как отвлекающий маневр… Кстати, пока мы тут морочили голову, наш общий друг был в банке.

— Гусь?

Ланге кивнул.

— Что-то украл?

— Нет. Даже, напротив, что-то разменял. Купюры мы изъяли. Они настоящие… Только ведь где он их взял. Ведь украл же где-то наверняка.

В этом стыдно признаться — Бойко стал таскать у Ланге кофе. По ложечке ссыпал в бумажный конвертик, а потом пил дома. Отто вряд ли этого не замечал, но ничего не говорил.

Кофе был нужен ему, — оправдывался Бойко сам перед собой. Он, действительно, бросил курить, но подкатывала старая знакомая — осенняя грусть. Еще один год прошел, а что произошло? Только и того, что не убили.

Когда заканчивалось украденное кофе, он мастерил себе злейший чифирь цвета красного, почти кровавого. От чифиря вязало язык, и сердце подкатывалось к глотке, становилось огромным, давило на желудок, на легкие. Билось неравномерно — три быстрых удара, остановка на пару секунд, задумчивый удар, прыжок словно через пропасть.

Все было иначе в этом году. В общежитии НКВД он был городским жителем, и заметить, что началась осень, мог между делом: надо же, листья пожелтели, похолодало. Можно было ходить часами, днями, по закованному в камень городу, пока не увидеть под ногами листву, неубранную дворниками. И понять — вот и осень.

Но, живя в поселке, Бойко видел ее каждый шаг.

Тысячи мыслей кружили в голове, но он не мог схватить за хвост ни одну. Его обуревала жажда деятельности. Но что делать-то?..

Перекопать огород? Зачем? Что будет следующей весной? Может, уже после зимы перекопать? Возможно, к тому времени лопата появится?

Осень. Кофе. Сердце…

Отчего-то ему вспомнилась детская проказа. Одной осенью он раздобыл немного красной и желтой краски и на площадке перед школой нарисовал с десяток падших листьев.

На следующий день неопохмеленный дворник сломал новую метлу, пытаясь их смести…

Он все же потрусил грецкий орех, растущий за забором, оборвал яблоки. Сложил их в ящики от снарядов, найденные на заднем дворе комендатуры.

Орехи тут же повадилась тягать мышка. Владимир видел ее пару раз, мог бы, вероятно, пристрелить или купить на базаре мышеловку. Но отчего-то не сделал ни то, ни другое — даже не переставил ящик с орехами с пола на более высокое место.

Почему? Да он сам не знал, хотя и задумывался. Может, эта мышь ворует для своих детей, и если их маму убьют, то сироты погибнут с голоду. Да и такова ли большая потеря — пара орехов?..

А ведь наверняка мышь эта жила в этом доме при старых хозяевах? Просто люди приходят и уходят, а мыши остаются. Вот как — кто-то вырастил сына. Его забрали в армию, и он погиб в первом же бою. Посадил не дерево — целый сад. Но за мгновение почти все деревья раскорчевала авиабомба. Выстроил дом, а в нем теперь живет совершенно незнакомый не слишком молодой человек.

В сарае Бойко нашел рыбацкую сеть, сделал из него гамак, натянув его в саду меж грушей и черешней. Валялся в нем часто, прямо в пиджаке, сжимая в кармане пистолет. Кажется, холодная сталь оружия грела сердце.

Деревья уже облетели, и листья не скрывали небес. В небесах неслись облака — темные, тяжелые, они разгонялись над городом и улетали прочь, не обращая внимание на войну, границы и прочие пустяки. Куда они спешили? Зачем?..

Ветер стал злей, сильней, голые ветки отбивали музыку неспокойную.

Ветер, осень…

Болело сердце…

А город жил только футболом.

К финалу турнира определились два лидера.

После поражения от "люфтов" сборная СС только побеждала, но местная сборная совершенно напрасно сыграла в ничью все с теми же летчиками. Шли на выигрыш, но в конце матча летчики пробивали угловой. Казалось, ударили высоко, мяч выйдет из штрафной, кто-то бросился на подбор. Но немецкий форвард выпрыгнул чуть не на метр и всадил головой мяч в девятку.