Николай Скоморохов - Резерв высоты

Третьим экзаменатором был мужчина в скромном, тщательно отутюженном сером костюме. Он выглядел обычным обывателем и расспрашивал Нину о национальных особенностях характера, приверженности немцев к порядку, дисциплине, об их расчетливости. Очень его интересовало, что знает Нина о переменах, которые произошли в умонастроениях различных слоев населения Германии с приходом к власти Гитлера.

Нина отвечала старательно, но уже во время беседы поняла, что о многом она не имеет представления.

Сначала начались занятия, снова изучение литературы консультации со специалистами, врастание в образ немецкой девушки, работающей в государственном учреждении рейха.

«Тройка», как назвала экзаменаторов Нина, за несколько дней здорово вымотала ее. Не предполагая еще, как впоследствии она будет благодарна им всем за советы, реплики, замечания, Нина злилась порой и в конце концов однажды высказала майору свои подозрения относительно «фрау»:

— Не хочет ли эта немочка посадить меня в галошу в самый неудобный момент? Неужели у немцев правда такие… я бы сказала, странные обычаи?

— О чем речь?

— Например, о свободном подходе ко взаимоотношениям девушки и парня перед замужеством.

— Да, у них этим никого не удивишь.

— Ничего себе обычай! Девушка ни с того ни с сего позволяет себе то, чего не должна позволять до замужества.

— Почему же ни с того ни с сего? Как правило, они любят друг друга.

— Какая же это любовь?! Провели вместе ночь и разошлись в разные стороны…

— Нина, нельзя так категорично отзываться о нравах, обычаях и традициях другой нации, надо разобраться в них. Ты возмущаешься, а, между прочим, для твоей будущей работы необходимо все это усвоить и впитать в себя. Помнишь, я как-то зашел в кабинет, и немец-«обыватель» говорил тебе: «Если тебя пригласит в кино молодой человек и ты потом не отдашь ему деньги за билет, это уже вызовет подозрение в твоей национальной принадлежности и может быть началом той веревочки, за которую уцепится гестапо».

— В подобной ситуации я могу ответить, что немцы, проживающие в СССР, таких традиций не придерживаются.

— Хорошо, если так быстро сориентируешься. Но всегда помни: твоя работа будет очень трудной, — продолжил майор, — из-за малейшей оплошности могут возникнуть подозрения, которые повредят делу и тебе. Ты должна очень серьезно относиться к каждому своему поступку, каждому слову, постоянно контролировать себя.

Нина долго сидела в задумчивости. Майор не торопил. Потом она сказала тихо, но твердо:

— Я все поняла, товарищ майор, отступать не привыкла.

Нина продолжала входить в образ. Она докапывалась до таких деталей, что теперь экзаменаторы иногда просили времени, чтобы подготовиться к ответу на ее вопросы.

Как-то за подобным сюжетом наблюдал майор и после ухода немца-экзаменатора сказал:

— Нина, ты начинаешь хитрить, в отместку задашь вопросы по истории развития литературы и ее влиянию на трансформацию нации. Не каждому немцу под силу ответ на подобный вопрос.

— Не забывайте, что я — студентка университета! — ответила Нина и виновато улыбнулась. Ей стало неловко, что майор разгадал ее маленькую хитрость.

Вскоре состоялась последняя встреча с экзаменаторами, и майор поздравил Нину с успешным завершением подготовки. Осталось ждать соответствующих обстоятельств для отлета в тыл врага.

Уже второй день сержантское звено не брали на боевое задание.

Фадеев, привыкший к кипучей деятельности, не находил себе места. Обычное занятие — разработка вариантов лучшего выполнения боевого задания сейчас казалась кощунством. Зачем?! Кому это нужно?! Почему их не взяли? Мало самолетов? Да, верно, мало. Есть опытнее летчики? Тоже правильно. Тогда почему же раньше им доверяли задания и посложней? Сейчас «мессершмитты» нечастые гости над аэродромом, а когда они все время кружили над ним, Фадеев с Гончаровым ежедневно летали.

Эти мысли терзали Фадеева.

Овечкин и Гончаров, глядя на его мучения, не приставали с вопросами, молчали. Обычно разговорчивый, Ваня приуныл. Фадеев достал портсигар, предложил:

— Может, закурим? Я знаю, что мы все не очень охочи до этого занятия, но лучше ничего предложить не могу.

— Товарищ командир, а что, если к комиссару пойти?

— С жалобой на комэска?

— Да, капитан может и так расценить, — согласился Гончаров.

— Вот жизнь настала — фашисты свирепствуют, а нас держат взаперти, продолжал сокрушаться Ваня.

Молча, с жадностью, до головокружения наглотались крепкого дыма, посидели немного и двинулись на поиски — командира эскадрильи.

Искать долго не пришлось. Из штабной землянки вышли Кутейников, Богданов, еще несколько летчиков, которым была оказана честь первыми выйти на задание.

В полет шла шестерка, лишь самолет командира полка оставался на земле. Сборную группу вел Кутейников.

Сержанты завистливыми взглядами провожали своих товарищей.

— Что грустите, соколы? — обратился к ним Богданов.

— Как же не грустить, товарищ капитан, все воюют, а мы сидим! — ответил Гончаров.

— Успеешь, Гончаров, навоюешься. В следующий вылет наша эскадрилья пойдет.

— Неужели?! — обрадовались сержанты.

Все стали напряженно смотреть в сторону предполагаемого места боя, но нужный сектор пока просматривался плохо. Прошло более десяти минут, когда чуткий слух Овечкина уловил стрекот очередей.

— Товарищ капитан, началось, — сказал он.

— Да, уже пора. Хорошо, если Кутейников успел набрать высоту и рассредоточить группу, а если нет — заклюют «мессершмитты», — рассуждал вслух Богданов.

Прошла минута, вторая, третья. Очереди стали слышны более отчетливо, доносилось и завывание моторов, работающих на пределе своих возможностей. Иногда это завывание звучало на таких нотах, что было похоже, на стон, брало за душу, но чувствовалось, что человек не дает пощады ни себе, ни технике. «Смертельная схватка, все работают на высоких пределах», — подумал Анатолий. Словно продолжая его мысль, Богданов сказал:

— Вот бы мотористов сюда…

— Что они соображают, сюда надо конструкторов моторов, товарищ капитан, — сказал Гончаров.

— Я о них и веду речь и еще о тех, кто делает эти моторы на заводах. Малейшая неточность токаря, слесаря отражается на мощности мотора, а сейчас каждая доля лошадиной силы нужна.

— Верно, товарищ командир, — поддержал Богданова подошедший инженер эскадрильи, — плохо притертые клапаны, например, сбавляют до пяти процентов мощности…

— А это почти полсотни лошадей, — вставил Гончаров.

— Вот дела-то какие. А мы с вами, вместо того чтобы повернуть винт, проверить мотор и самолет как следует, порою стукнем сапогом по колесу и считаем, что приняли самолет в полном порядке, — наставительно произнес Богданов. — Что краснеешь, Гончаров, в точку попал?