Николай Скоморохов - Резерв высоты

Ваня улыбнулся, но промолчал, пряча видавшие виды сапоги. Он недавно выменял их у оружейника соседней эскадрильи, отдав тому свои новые. От Богданова могло достаться и за это суеверие.

— Один горит! — крикнул Фадеев.

Все замолчали и повернули головы в ту сторону, где за красной точкой, устремленной к земле, потянулась черная дорожка густого дыма — ему одному суждено было проводить летчика в последний путь. «Чей?» — подумали все.

— Наверное, наш, инженер, — с грустью произнес Богданов.

— Может быть, из первой, товарищ командир? — робко предположил Ваня.

— Какая разница, Гончаров? — металлическим голосом ответил тот.

— Товарищ капитан, смотрите, южнее две тройки-Яков пошли на Сталинград.

— Смена наша, — ответил комэск.

— Почему они вместе не полетели, товарищ капитан? — спросил Фадеев.

— Этому много причин, Фадеев, и одна из них — недомыслие, — с досадой ответил Богданов.

— Чье?

— Потом, Фадеев, потом.

Летчики с завистью смотрели вслед набирающей высоту шестерке Як-1. Каждому хотелось скрестить оружие с ненавистным врагом.

Самолеты скрылись из вида, и тут же в поле зрения наблюдающих появились ЛаГГи, возвращавшиеся с боевого задания — один, второй…

— Товарищ капитан, что-то они рановато возвращаются? — спросил Фадеев.

— Да, и получаса не прошло. Наверное, «мессеры» поддали кару…

Не успел первый самолет выпустить шасси, как сверху коршунами набросились на него две пары «мессершмиттов». Наперерез им кинулся второй наш истребитель, пытаясь с дальней дистанции отогнать немцев, но те, зная, что его огонь вреда им пока не принесет, продолжали делать свое черное дело.

Анатолий мысленно вместе с летчиком ЛаГГ-3 совершал маневр для более эффективного огня, чтобы скорее прийти на помощь товарищу. Вдруг он услышал возглас: «Горит!» — и увидел, как из горящего ЛаГГ-3 выпрыгнул летчик, как раскрылся его парашют. И тут же пара «мессершмиттов» набросилась на парашютиста. Атака с ходу не удалась, тогда другая пара плавно развернулась и хладнокровно расстреляла парашют и летчика на глазах у всех.

— Гады! Изверги! Людоеды!.. — раздалось вокруг.

Фадеев, наблюдая, как хладнокровно фашисты расстреливали летчика спускающегося на парашюте, сжимал кулаки…

«Мы отомстим за тебя», — мысленно дал он клятву.

Один ЛаГГ-3 продолжал драться с четверкой «мессеров». Мало того, что силы и так неравны, как назло, у ЛаГГа остановился мотор. Самолет пошел на снижение. «Мессеры» бросились к нему. Летчик отворачивает самолет, подскальзывает, но две огненные трассы настигают его, и все на аэродроме видят, как машина вначале вздыбливается, потом сворачивается на крыло очевидно, следуя последнему движению летчика…

За несколько минут не стало двух летчиков и двух самолетов. Фадеев и его ведомые со всеми побежали к тому месту, где ветер тихо перебирал скомканное белое полотнище парашюта.

— Трудно узнать летчика, — произнес чей-то голос.

Но по тому, как один из механиков, рыжеволосый рослый парень, стал бережно складывать руки погибшего, все поняли — это Шведов, спокойный и скромный человек, служивший в полку с самого начала войны.

Над аэродромом пронеслась со свистом пара ЛаГГ-3 и произвела посадку, за ними с ходу, не выпуская шасси, плюхнулся еще один самолет.

Через несколько минут к месту гибели Шведова подъехали Давыдов и Кутейников, постояли, опустив головы…

Удручающее впечатление произвел этот день на весь личный состав. Таких потерь в полку давно не было.

Вечером состоялся разбор. Стояла тяжелая тишина. Давыдов о чем-то тихо переговаривался с новым комиссаром. Фадеев смотрел на комиссара и вспоминал, как Овечкин с восторгом говорил о нем. Действительно, батальонный комиссар производил выгодное впечатление — высокий, стройный, подтянутый, с приветливым взглядом темно-карих глаз.

Закончив разговор с Кузьмичевым, Давыдов снял пилотку, склонил голову, остальные последовали его примеру, отдавая дань погибшим.

— Тяжело мне начинать этот разговор, товарищи, но надо, — сказал Давыдов. — Второй год воюет полк, во многих боях и сражениях побывали мы с вами. Немало сделали, но большой ценой заплатили за эти результаты. Много потеряли самолетов, летчиков и техников в воздухе и на земле. Дважды пополнялись личным составом и боевыми самолетами, сейчас же дошли до ручки осталось три самолета…

Фадеев, слушая Давыдова, подумал о «шкрабовской» эскадрилье. От прежнего состава осталось всего три летчика из девяти.

— Последний бой на редкость показательный во всех отношениях, продолжал командир полка. — Потерять двух летчиков и три самолета — такого в полку еще не было. И это произошло с теми, кто воевал с начала войны, считался опытным воздушным бойцом. Почему же это произошло? Может быть, комэск первой расскажет? — обратился Давыдов к Кутейникову.

Петр Васильевич быстро встал, помял пилотку, пальцы его рук дрожали, на подбородке выступили крупные капли пота. Он машинально вынул платок, стер пот и, держа пилотку в одной руке, а платок в другой, начал говорить.

Все внимательно слушали его и чувствовали, что говорит он не то. Кто-то не довернулся, кто-то не увидел — в этом, по его словам, была причина неудач. В его словах не было глубины анализа, следовательно, и причины потерь он не определил.

Давыдов, уловив настроение летчиков, видел: сейчас толку от Кутейникова не добиться — чем дальше комэск говорил, тем бессмысленнее были его фразы. В конце концов Кутейников и сам заметил это и закончил свое объяснение совсем уж неудачно:

— Что делать, у нас не получилось, посмотрим, как другие себя покажут, Теперь очередь за второй эскадрильей.

Богданов, обычно очень выдержанный, взорвался. Его терпение лопнуло, он вскочил и бросил на Кутейникова взгляд, полный горечи и презрения:

— Не торопитесь справлять похмелье на чужом горе! Знайте, ваши неудачи сегодняшнего вылета — это и наши неудачи. Мы скорбим, а не радуемся. Не оправданий, но правды ждали люди, конкретного, критического разбора действий эскадрильи! — с укором закончил Богданов.

— Кто еще хочет высказаться? — спросил командир полка.

— Что говорить? Надо делом заниматься да рисоваться поменьше, раздался голос Базарова.

Давыдов понял, что пора прекращать дебаты. Разве тут до них, когда два покойника, можно сказать, лежат в переднем углу…

— Товарищи, необходимо всем хорошо подумать о сегодняшних событиях, обсудить их. Завтра дежурит вторая эскадрилья, — закончил он разбор.

Следующий день прошел без особых приключений, лишь Овечкин вернулся с задания на изрешеченном в воздушном бою самолете. В полку осталось всего два ЛаГГа, теперь на них попеременно летали все, и каждый, возвращаясь, привозил по нескольку новых пробоин. Техники и механики быстро ремонтировали машины, и очередные счастливчики летели на них в бой. Залатанные, раскрашенные в разные цвета, эти самолеты походили более на атрибуты цирка, чем на боевую технику. Но летчики с нетерпением ждали своей очереди на полет, чтобы там, в небе Сталинграда, в смертельной схватке с фашистами доказать свое стремление остановить врага здесь, у стен Сталинграда. Каждый понимал, что дальше отступать нельзя.