Николай Михайловский - Час мужества

После спектакля вышли на воздух. Морозная ночь была изумительна. Звезды блестели, как алмазы, на темно-синем небосводе. В небе стояла дуга, переливаясь чудесными красками. Постепенно она рассеялась, и взошла луна. Тогда на горизонте стали видны причудливые силуэты сопок, какие-то неестественные, похожие на театральную декорацию.

С утра — великолепная погода. В небе летают наши и не наши. Над головой почти непрерывно идут воздушные бои. Но к этому привыкли защитники Рыбачьего и даже внимания не обращают на то, что творится в небе.

Я долго бродил по болоту, пока нашел тропинку, аккуратно посыпанную желтым песком. Она привела меня в землянку прославленного разведчика старшего лейтенанта Петра Близнюка.

Воображение рисовало здоровенного моряка, с басистым голосом, а встретил двадцатидвухлетнего розовощекого парня, упругого, подтянутого, четкого в каждом слове, каждом движении.

— Читал о ваших делах, рад познакомиться, — сказал я, протягивая руку.

— В газетах сильно приукрашивают. А воюем, как все. И точно так же круглый год по сырым землянкам маемся, — ответил Близнюк.

Я посмотрел на потолок, с которого капала вода, и подумал: да, мы в Полярном живем, как боги...

— Ну что вас интересует? — деловым тоном спросил Близнюк.

— Конечно, разведчики, — ответил я.

— Почему-то все приезжающие на Рыбачий интересуются разведчиками. Другим обидно. Они не хуже, а все тянутся к разведчикам.

— Мне кажется, в разведке самые сильные характеры, — заметил я.

Близнюк усмехнулся:

— Характер надо иметь. Иначе сам погибнешь и людей загубишь. В нашем деле нужно не только что везде — физическая сила, выдержка, а еще адское терпение, железные нервишки. Без них не проживешь. Не так-то просто часами ползти по-пластунски или еще рискованнее — идти в полный рост на немецкого часового, будто к теще в гости. Конечно, все мы люди, никто не гарантирован, кто-то может и растеряться, но для разведчика это всегда плохо кончается. Недавно мы в тыл к немцам забрались. Идем ночью и видим на гребне сопки нескольких солдат. Решили присмотреться, понаблюдать, что они будут делать, как себя поведут. А двое моих парней струхнули, вскинули автоматы, хотели огонь открыть. Хорошо, друзья заметили, дали им по шеям как следует, а то наверняка попали бы в переделку...

— Ну а что было дальше? — нетерпеливо спросил я.

— Дальше, как водится, напоролись на минное поле, ползли, нащупывали проволочки. Одну за другой десяток мин извлекли и обезвредили.

— Осторожность! — вырвалось у меня.

— Захочешь жить — будешь осторожен, — заметил Близнюк и продолжал: — Так вот, приказали нам добыть «языка». Долго мы изучали местность. А ночь была светлая. Район хорошо просматривался. У немцев в этом месте крепкая оборона. Где нет огневых точек — там проволока, минные поля. Можно сказать, каждый метр земли простреливается. Мы шли пригибаясь, чтобы даже силуэты наши в озере не отражались. У обрыва я оставил рацию и санитаров, сам с группой разведал местность. Впереди опять оказалось минное поле. Решил взять еще правее, где совсем круча: посмотришь вниз — аж голова кружится.

Кое-как спустились. Одна группа развернулась и заняла оборону, я с остальными поднялся по тропе. Снова ползем, снимаем мины. Другого пути нет.

Мы подошли к немцам совсем близко, видим часового. Поднялись во весь рост. Автоматы наготове, пальцы на спусковых крючках. Идем уверенно, не торопясь, вроде как к себе домой. Часовой смотрит на нас и, конечно, не может подумать, что это непрошеные гости, а мы шагаем прямо на него. Сознаюсь, самочувствие не из приятных, сам себя успокаиваешь, стараешься думать, что ты и впрямь у себя дома...

Подошли к землянкам, слышим окрик: «Хальт!». Назаров дал очередь из автомата, я скомандовал: «Вперед!». Все бросились к землянкам. В двери и окна полетели гранаты.

Назаров, Меньшиков и Зубов кинулись к дзоту и захватили «языка». Заткнули ему рот, руки назад — и айда с нами. Бежит он легкой трусцой, а за ним вся группа отходит. Кругом уже переполох, в небе красные ракеты. Мы торопимся. Нашу группу прикрывал взвод Федина.

Немцы пытались нас отрезать. Забрасывали минами. Одна разорвалась в пяти метрах от меня. По счастью, я отделался легким ранением. Молодцом показала себя наш санинструктор Евстолия Крошилова. В две минуты перевязала мне руку, собрала всех остальных раненых и оружие. Не подумайте, что все было так просто. Конечно, мы прорвались с боем. Огонь был впереди, сзади, с флангов. Нам помогла наша артиллерия. Зато «язык», доставшийся с таким трудом, дал много ценных сведений.

Во время нашего разговора в землянку вошла маленькая круглолицая девушка в синем берете, шерстяном свитере, начищенных щеголеватых сапожках. Близнюк представил ее мне:

— Это и есть наша Евстолия Павловна Крошилова. Ни один бой не обходится без нее...

— Вы давно занимаетесь медициной? — поинтересовался я.

Девушка смутилась:

— Полгода. Я техник-метеоролог. А медицина, так сказать, — вторая специальность. На Рыбачьем стала санинструктором. Кончится война, опять на метеостанцию пойду работать...

Еще несколько раз раздавался стук в дверь, и в землянку заходили бойцы и младшие командиры.

С разными делами шли к Близнюку. Я слушал их разговоры и все больше убеждался, что молодой командир пользуется уважением своих боевых друзей.

Узнав, что я собрался на передний край, Близнюк сказал:

— Это хорошо. Там вы увидите разведчиков в деле и поймете, в чем заключается наше ремесло...

Но случилось так, что вопреки своим намерениям я сначала нежданно-негаданно угодил в госпиталь, который помещался под землей. Одна общая палата. Койки в два этажа. В этом подземном госпитале чистенько, тепло и уютно.

Надо мной лежит шумный больной — молодой паренек с озорным лицом. Многие знают его лично, многие по газетам. Виктор Гаркуша — лихой разведчик. У него особая речь, пересыпанная авиационными терминами, словно он родился и вырос на аэродроме.

Утром мы слышим его хрипловатый, простуженный голос:

— Полундра! Иду на вынужденную с подбитым мотором. — С этими словами он прыгал вниз.

— Ого! Вот и заправщик прикатил, — восклицает он с удовольствием, увидев санитара с завтраком.

Рассказывать Гаркуша не охотник, но если уж он начал говорить, то вся палата замирала, сестры и санитары ходили на цыпочках. Особенно его любила слушать медсестра Галя Журавлева, которую за маленький рост и приплюснутый носик прозвали Кнопкой.

— Ты, кажется, в боевое охранение продукты подносил? — как бы невзначай спрашивала она Гаркушу.

— Знамо дело, подносил. Горячие денечки были. Иду это я, а немец из пулемета жарит, я влево, пули жужжат, и за спиной вроде что-то затеребило. Только бы броситься дальше, а он, оказывается, мешок пробил, и все мои баночки с консервами по сторонам покатились... Я в пике и давай на бреющем баночки собирать. Собрал все до одной — и вперед. Тут снайперы меня и прищучили. Я пригнулся. Ничего, думаю, доберусь до боевого охранения, возьму гранаты и дам вам жизни на обратном пути. А пуля бац в плечо, проклятая! Я к земле, потом выровнял и змейкой, змейкой...