Александр Скутин - Самые страшные войска

Вот после этого случая котельную снова восстановили к Новому году.

Я начал устанавливать насос, крепить его к патрубкам водяной системы через прокладки, когда ко мне прибежал каптер:

— Саня, ротный приказал тебе срочно прийти в канцелярию и получить свою посылку.

Я изумился. Невиданное дело: солдату приказывают получить посылку. Да какое им до нее дело, моя посылка — хочу получаю, хочу нет. Да и работа стоит.

— Некогда мне, видишь — к обеду надо насос установить. Приказ главмеханика.

Через какое-то время каптер прибежал опять:

— Саша, ротный приказал тебе немедленно идти к нему в канцелярию.

Вот, блин, достали. Я дал указания своим помощникам и отправился в казарму. В канцелярии сидели ротный и старшина в самом благодушном настроении. Старшина сказал:

— Так, открывай свою посылку, мы заберем оттуда водку, и можешь идти дальше ставить свой насос.

— Там нет водки.

— Не звезди, к Новому году должны прислать.

— Я написал своим родителям, что посылки шмонают, поэтому лучше пусть присылают деньги — куплю здесь, — нагло ответил я.

Вскрыли посылку, водки там в самом деле не было. Старшина взял оттуда горсть конфет и пачку печенья: дескать, с паршивой овцы хоть шерсти клок. И махнул мне рукой — иди, мол.

Насос мы успешно поставили. А вечером, когда клуб немного прогрелся, нас всех загнали туда на концерт. Впрочем, такие концерты, в отличие от фильмов, солдаты очень любили.

И вот когда питерские музыканты задорно исполняли нам что-то эстрадно-песенное, от фанерной перегородки, за которой была кочегарка, неожиданно пошел дым. Дымоход не прикрыли асбестовыми листами, и когда он раскалился, от него нагрелась фанерная перегородка. Потом фанера вспыхнула, по клубу заметались солдаты. Старшина закричал:

— Срочно найдите Васю Кубина! Пусть заводит шишигу-водовозку и везет воду для тушения!

Крики, маты, едкий дым, бестолковая суетная беготня, переходящая в легкую панику.

И только артисты проявили истинно ленинградский характер. Они допели песню до конца, не обращая внимания на мечущихся и вопящих солдат, не спеша собрали инструменты, аппаратуру и спокойно, с достоинством ушли за кулисы.

А наш клуб до следующей зимы опять остался без отопления.

Ехал я как-то на МАЗе с одним полковником, он сидел в кабине пассажиром, при этом мой МАЗ буксировал другой грузовик, продуктовый. Тащить груженый ЗИЛ на тросе пришлось по крутым северным сопкам.

Я и говорю командиру:

— Товарищ полковник, надо остановиться, чтоб вода в радиаторе остыла. От перегрузки мотора она уже до ста градусов дошла, сейчас закипит!

— Езжай, я сказал, не останавливайся!

— Так закипим сейчас, температура под сотню, — повторяю ему как альтернативно одаренному.

— Езжай, приказываю! — рявкнул он. — Сто градусов — это нормальная температура двигателя.

— Вы что, охренели совсем?! — Когда я вел машину по заснеженной дороге, то обычно не выбирал выражений.

— Я полковник, мне лучше знать! Делай, что я сказал, солдат.

И в это время из-под кабины МАЗа (мотор у него под кабиной) на лобовое стекло брызнул гейзер пара: закипели. Я мгновенно остановился, заглушил мотор и поднял кабину. Потом посмотрел грустно на полковника и сказал:

— Я понимаю, конечно, что вы аж целый полковник. Но ведь вам не только погоны, но и разум дан…

Что было потом, как он на меня орал и чем грозил, я не то что писать, но и вспоминать не хочу. От губы меня спасло только то, что командир нашей автоколонны услал меня с самосвалом в лес на самую дальнюю делянку. С приказом не возвращаться раньше чем через две недели.

А фраза насчет погон и разума в нашем гарнизоне стала крылатой.

Что там говорить — у каждого свои комплексы по поводу их физической конституции. Одних гнетет их маленький рост, и они мечтают об огромном росте и мышцах, как у Шварценеггера. Другие не знают, как избавиться от веснушек. Третьи мечтают о стройной фигуре.

Меня, к примеру, угнетает моя абсолютно неинтеллигентная физиономия, уж очень на «братка» похож, женщины даже боятся со мной в лифте ехать. Не помешали бы мне высокий лоб с залысинами и вдумчиво-проникновенный взгляд сквозь стекла очков. А так — милиция на улице норовит остановить и проверить документы, начиная с вопроса: «Давно освободился?»

Когда работал в Эрмитаже, то охрана на каждом шагу требовала у меня пропуск, а если я еще и ящик с инструментом нес, то им было ясно с первого взгляда — картины ворует, не иначе.

Зато стоило мне в разговоре упомянуть о французских импрессионистах, итальянских художниках эпохи Ренессанса (нахватался пенок у научных сотрудников) или заговорить об электронике или программировании — это производило на незнакомых людей ошеломляющее впечатление. Как? Этот громила с внешностью бандита еще и начитан?

Но это так, отступление. Про армию вообще-то хотел рассказать. Итак, невысокие люди иногда испытывают мучительные комплексы по поводу своего телосложения. И пройдя через все адовы круги дедовщины и став старослужащими, да если еще у них отсутствует приличное воспитание, такие чмыри стараются морально скомпенсировать свои унижения, доставая молодняк, особенно тех из них, кто высокого роста. Видимо, унижая высокорослых новобранцев, они хоть на минуту чувствуют себя выше.

А дедовщина в нашем стройбате была страшная, чистый беспредел. До убийств доходило даже.

Меня этот маленький озлобленный заморыш стал доставать с первого же дня, как только нас привезли из карантина в роту. Сначала потихоньку, потом все борзее. Однажды в гараже я не выдержал, схватил самую большую отвертку и приставил ему к горлу, надавив.

— Запорю, пидор! — спокойно так сказал, с ледяным взглядом.

— Ты что, дурак! — испуганно воскликнул он.

— Дурак, — говорю, согласно кивнув головой, — и справка есть. Вот сейчас пришью тебя — а мне путевку в дом отдыха дадут, нервишки полечить.

Знал он (так и буду его звать — Чмырь), что в стройбат, иногда призывают и с легкими психическими расстройствами, поэтому отстал от меня на какое-то время. Потом снова стал наезжать, но уже не сам лично, старался натравить других. Про оплеухи-зуботычины я даже упоминать не стану — это у нас были мелочи, недостойные внимания. Доставали и серьезнее, не только физически, но и морально.

И однажды он опять достал меня. Наверное, в душе у Чмыря было что-то от мазохиста — подсознательно хотел схлопотать от меня. А может, наоборот, хотел с садистским удовольствием наблюдать за моей беспомощностью. Сам я мало что мог сделать, остальные бы деды тут же меня обработали, как это было после случая с отверткой. А жаловаться не стоит ни в коем случае — будет только хуже, многочисленные примеры подтверждали это. Да и не любил я жаловаться.