Ромен Звягельский - Виктория

— Режим! — крикнул он и со всего размаху залепил ей оплеуху, — В карцер.

Эрих узнал ее. Это была та самая девчонка, которую он присмотрел себе, выпасывал ее уже несколько месяцев, попутно занимаясь другими.

Он кашлянул и произнес в жидковолосый затылок полковника:

— Все обошлось. Своего рода эксперимент — что могут делать половые гормоны с молодыми особями. Я беру девчонку на себя.

Полковник развернулся, вздохнул облегченно и пошел обратно, всем своим видом протестуя против того, чтобы его догоняли.

— Идите, господа, — сказал Эрих остальным, — Я сам отведу ее.

Удаляясь от ограждения внутрь территории, ведя перед собой понурую девчонку, он чувствовал, как из темноты смотрят на него два глаза, прожигая его спину и затылок.

Хозяева — супруги Смейтс, расположились в кресле возле камина. Она, немолодая полнеющая дама, с лицом европейки, несколько впалыми губами и острым, несмотря на широкие скулы, подбородком, румяная, довольная жизнью, заняла само кресло, а супруг, настоящий хозяин, работящий и жилистый, как многие худые люди, присел на широкий подлокотник, спиной к огню.

Виктория, так звали хозяйку, была живой и непосредственной, ее волосы пушились над головой и она постоянно приглаживала их рукой. На пальцах, кое-где у ногтей, еще не отмылась масляная краска. Она красиво поворачивала голову, словно волосы ее оглаживал кто-то другой, шея ее напрягалась. Она часто оборачивалась на мужа, сидевшего позади, на ручке кресла, поднимала к нему лицо, а потом прижималась затылком. Терлась о его плечо. Сидевшему напротив мужчине, усердно поющему четвертую или пятую песню, было странно видеть, что и жителям капиталистической страны ничто человеческое не чуждо.

Советскому журналисту Станиславу Азарову было несколько неловко петь в таком большом холле, на таком расстоянии от двух внимательных слушателей. Не потому, что он никогда не пел в большой аудитории, просто привык он, да и его гитара, к кухонькам, к тесным дачным комнаткам переделкинских домишек, затерявшихся среди высоких дач классиков советской литературы, к тесным компаниям, когда до зари — беседы о новых стихах Вознесенского и Ахмадулиной, о премьере в «Современнике», о политике, о войне и женщинах, сигареты, винцо… и песенки, песенки по кругу. И в одних домах песенки Визбора, а в других песенки Галича, а в третьих домах песенки Высоцкого, а в четвертых и пятых — Никитина, Кима, Матвеевой.

— Ты играешь? — спрашивали незнакомца и, если тот кивал, просили, спой Булата!

За окнами стояли старые московские кварталы, близко-близко подходила стена какой-нибудь коммунальной трущобы, или сосны застилали все небо где-то далеко вверху, а тут дым, шум, приглушенные беседы, и молодость, молодость…

Он и в Антверпен взял гитару. Пограничники чуть было не завернули его: гитара-то старинная, да и не положено в командировку — с гитарой. Но он их переспорил. А документы на «подружку» он всегда носил с собой, как и удостоверение «Прессы», где красивым почерком было выведено: «Станислав Азаров, спец. корр. газеты „Красная звезда“».

Зачем Ильину, главному редактору, потребовалось в своей газете помещать раздел «Культура и искусство» — было загадкой для всех. Зачем он послал Стаса из осенней теплой Москвы в промозглый бельгийский город-порт, было загадкой даже для него самого.

Дело в том, что пять месяцев назад ему позвонил из Бельгии его старый приятель Филипп Дескитере, адвокат. Звонок был неожиданным и встревожил Ильина не на шутку. Каждый звонок оттуда он воспринимал, как ребус: «Что бы это значило?» Он постоянно ждал провокаций.

Но Филипп ничего провокационного не произносил.

— Когда приедешь в гости? — Спрашивал он и смеялся.

— Не могу, Филипп, родной, строю счастливое будущее, — кряхтел Ильин, соображая, что подумают чекисты, слушающие телефон, после этого панибратского «когда приедешь в гости?» и добавил, — Пропадут они тут без меня.

— Ну, вот. А я тебе хотеть познакомит с нашей звездой! — говорил Филипп и снова смеялся.

— Я на противоправные контакты не хожу, милый, у меня жена. И что характерно, я давно забросил это дело! А потом: лучше уж вы к нам, я тебя со своей «Звездой» познакомлю, со всей редколлегией, у меня тут такие звездочки, будь здоров.

— Спасибо, на здорофье не жалуюсь, — подхватил Филипп, похохатывая, Та ньет, ты не то подумал. Звезда — не шоу, а фламандской живописи, наша гордост, живой гений! — восклицал Дескитере и опять заливался коротким полагающимся смехом.

Ильина бросало в холодный пот, при мысли, что телефонная станция может отнести расходы за переговоры с Бельгией на счет редакции. Но он старался держать себя в руках.

— Я не верю в гениев в женском обличье, Филенька. Хотя, может быть, у вас другой уровень цивилизации, когда и даму пропускают на вершину искусства. Так ты говоришь, она талантлива? И, очевидно, красива?

— М-м, ей сорок семь лет. Она отчень привлекательная, у нее есть замечательный муж, прелестный дом. Четверо детей.

— Сколько?!.

Ильин почесал за ухом, повернувшись к зеркалу. Ему нельзя было покидать страну, слишком устойчивая тишина на площади Ногина и в Кремле, слишком затянувшаяся беспокойная тишина. Генсек отчалил открывать Америку, стоял вопрос о том, чтобы записать и его, Ильина, в третий эшелон сопровождения, но пока все молчали.

Да и сердце пошаливало последнее время. Словом, какая там Бельгия с ее живописью. Но Филипп его зацепил за живое. Ильин не мог не понимать, что теперь тональность общения с Западом станет совершенно иной, в моду входит «Культурный обмен». Может быть, это шанс угодить и попасть в обойму.

Поразмыслив, Ильин решил попытаться выйти на кураторов и попробовать закинуть в Бельгию племянника, сына троюродной сестры по отцовской линии. Он работал в газете второй год, но негде было развернуться парню. А потенциал у него был, да плюс администраторский талант. Ильин, у которого катастрофически лысела голова, а виски стали седыми, в последнее время много думал о старости. А парня с таким материалом, да еще на тему искусства, можно протолкнуть и на радио, и в «Советскую культуру», а может быть, и на телевидение…

— Ну, раз она замужем, — крякнул он, — тогда сам не поеду. Буду ждать тебя в Москве. А вот спецкора постараюсь снарядить. Но ты мне должен сказать волшебные слова: почему ты хочешь, чтобы я поместил о ней статью?

— У нее будет в осень выставка, да и карнавал! Карнавал музыки состоится в то же самое времья, пусть ты приедьешь! — благожелательно и патетически произнес адвокат, впрочем, никогда не слышавший песни «Пусть всегда будет солнце». — Бельгия будет тебе так рада. Ты едешь в будущчем году в Германи?