Ромен Звягельский - Виктория

Вика никак не могла поймать ее взгляда, ее прежней теплоты и искренности. Впрочем, внешне Леля была внимательна, общительна и игрива даже больше, чем прежде.

В тот день, когда она впервые появились на заводе после побега, напрягая все свои силы прошли пять километров и целый день пробыли на ногах, случился еще один инцидент. Фрау Роза увидела их и, выйдя из-за стола, подошла к Вике. Она долго надменно глядела на девушку, пружиня бедром и сложив руки на груди, потом со всего размаху ударила ее по щеке. Только тогда Вика вспомнила про записку, которую она передала Розе перед побегом. В ней она писала, что Тоггард насилует в лагере заключенных, бьет их и насилует, и приставал к ней лично, но почему-то не тронул, а ей, Розе, надо беречься его, потому что у него нет ничего святого за душой.

Теперь к Розе подскочил бригадир и с размаху оттолкнул Вику к стене. Но Роза остановила его и сказав «это личное» развернулась и ушла на рабочее место.

Когда во время привала на обратном пути они упали на обочину дороги и в изнеможении растянулись на траве, мимо показалась машина начальника лагеря. Проезжая мимо девушек, автомобиль сбавил ход и водитель выгнулся и посмотрел в окошко. Это был Тоггард. Валя как-то тихо зарычала и разразилась диким хохотом, к ней подбежал охранник и ударил ее ногой. Но Валя еще долго трясла подбородком и плечами, в глазах ее стояла запоздалая мольба о пощаде.

— А знаешь, Валя, — говорила ей Вика вечером, — сколько бы не продолжалось наше заточение, даже, если представить всю жизнь вот такою — я никогда в жизни не забуду этих четырех дней свободы, которые только и открыли мне, какое это счастье — свобода. Какая это райская жизнь — спать в стогу и петь песни.

Валя улыбнулась, лежа спиной к стене. Вика не видела ее улыбки.

— Вот представляешь, Валя, придут наши, откроют ворота, прибежит к тебе твой Луи, и все гадкое и ужасное как рукой снимет.

Валя медленно села и повернулась к Вике. Лицо ее было мрачным.

— Какой Луи?! Ну, какой теперь может быть Луи там, где побывал фельдфебель Тоггард!

И она снова закатилась истерическим смехом.

Валя перестала следить за собой, она не причесывалась и большей частью держалась в сторонке от Вики, после того, что сказала ей в тот вечер. Лена, заметившая это, наоборот прибилась к подружке, всегда крепко подцепляла ее под руку и тащила в столовую, на построение, даже умываться перед сном. Но Валя чахла на глазах. Лена все чаще с беспокойством поглядывала на нее и взглядом советовалась с Викой. Но Вика и сама изменилась за это время.

Все теперь ей казалось бессмысленным, как будто это ее садистски изнасиловали и изувечили той ночью, после поимки. Она впала в глубокую депрессию и начинала понимать, что этот лагерь — навсегда. Здесь они и состарятся, здесь и умрут лет через пять-семь. Но ей не хотелось ждать эти пять-семь лет. Ей хотелось протестовать, ей хотелось протестовать своей смертью. Никто не видел ее слез, она уходила из барака и садилась прямо во дворе на траву, выла, пока не начинали возвращаться с прогулки эти маньячки, эти извращенки бегающие к тем пошлым жеребцам, которых им не дано достать в этой жизни ни мизинцем.

Однажды ее увидел Тоггард. Она не заметила, как он направился к ней, увидела только его начищенные кожаные ботинки, отразившие свет фонаря.

— Это вы, мистер насильник!

— Встать! — заорал Тоггард. — Тебе не известны правила поведения заключенных? Неповиновение карается. Опусти глаза! Выход из строя или из барака после двенадцати — расстрел на месте. Грубость по отношению к начальникам лагеря или нацистской символике — от ста палок, несоблюдение режима — лишение пищи, карцер…

Неожиданно он засмеялся, расслабился и притянул Вику за шею одетой в перчатку рукой.

— Ах, ты мой напуганный цыпленочек.

— Если вы и впредь будете ко мне приставать, я пожалуюсь начальнику лагеря.

Тоггард рассмеялся:

— Ты! На меня?

— Вам ведь запрещено общаться с русскими заключенными!

Тоггард сдвинул брови и постучал кнутом о перчатку.

— Штандартенфюрер — мой посаженный отец на свадьбе. Я через месяц женюсь, цыпленочек. Но не грусти, у тебя еще будет шанс заработать себе местечко поудобнее. Тебя никто не будет трогать, — зашептал он ей на ухо, Ты гордая — будь гордой. Я люблю гордых. Не то, что вся эта шваль, твои товарки. Мы покуралесим с тобой, я дам тебе шоколад и еще я дам тебе подушку, матрац и все, что ты захочешь… помаду…

— Тогда я пожалуюсь вашей невесте — Розе.

В ту же секунду кнут стеганул ее по плечу и обжог спину. Тоггард замахнулся еще и еще, пока Вика не ухватилась за него и не дернула на себя. Тоггард, конечно, не пошевелился, но руку опустил.

— Мы еще посмотрим кто кого.

— Посмотрим, — настырно ответила разъяренная Вика.

Лену застрелили в последнюю субботу августа по дороге в лагерь.

Колонна шла вдоль поля, приближаясь к Ротвиллю.

— Девочки, а ведь это морковь растет, — зачарованно произнесла Лена, я сначала думала, укроп, но это морковка.

— Ну, и что?

— Как морковки хочется! Девчата рвали, я видела.

Морковь и впрямь чуть ли под ноги к ним не кидалась. Даже канавки не было между дорогой и полем. Ровное, оно лишь метрах в двадцати вздымалось немножко, а потом поднималось огромной волной к поселку.

Лена оглянулась, солдаты были далеко, и шедший впереди солдат давно уже не оборачивался.

Лена вырвалась из строя внезапно. Она словно бы и не за морковью вырвалась, а за той свободой, глоток которой оказался для нее разъедающим и волю и сознание.

Выстрел разрезал воздух, а девушки взвизгнули и отшатнулись, попадали на дорогу. Вике почудилось, что застрелили сразу десятки людей. Она и верила и не верила в это. Охрана быстро подбежала к встающим уже заключенным и «зашнелькала» чересчур испуганно, чересчур суетливо.

— Лен, вставай, — позвала Валя, — Пошли.

Молодой и старый — два фрица — встали над Леной и озадаченно застыли.

— Куда ее теперь? — спросил молодой.

— Оставайся здесь, мы пришлем машину из лагеря.

— И эту падаль на машине возить?!

— Отчитаться-то надо, — пробубнил старый и постучал себя по каске.

Валя еще долго оборачивалась и заносила ногу в обратном направлении, Вике приходилось держать ее за плечи.

— Лена! А, Лена? — спрашивала девочка, обезумев от горя, и звала, звала кого-то, — Лена! Вставай!

Из глаз Вики лились слезы, но она не могла кричать. Ей казалось, что она и не присутствовала больше на этой планете, и уж во всяком случае больше не будет присутствовать, не хочет, не может…

— А Эрих Тоггард через месяц женится на Розе, — вдруг выговорила она, и Валя, закусив нижнюю губу, пошла спокойно, больше не пытаясь оборачиваться.