Райан Корнелиус - Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Жуков был профессионалом; карьеру свою он начал еще при царе рядовым в драгунском эскадроне. В 1917 году, когда началась русская революция, он примкнул к революционерам; как советский кавалерист, он сражался с врагами революции с такой отвагой и яростью, что после Гражданской войны ему присвоили офицерское звание в Красной армии. Хотя он был одарен блестящим воображением и природным талантом командира, он мог остаться в относительной неизвестности, если бы не жестокие сталинские чистки генералитета Красной армии в тридцатых годах.

Большинство уничтоженных были ветеранами революции, однако Жуков, который был скорее «армейским», чем «партийным», чистки избежала Безжалостное уничтожение старой гвардии ускорило его продвижение по службе. К 1941 году он поднялся на высочайшую в СССР военную должность: начальник советского Генерального штаба.

Жукова называли «солдатским полководцем». Может, потому что он сам когда-то был рядовым, среди военнослужащих он славился своей снисходительностью. Если его войска сражались хорошо, он считал военные трофеи не более чем справедливой наградой. Однако от офицеров он требовал строгой дисциплины. Старшие командиры, не сумевшие выполнить поставленную задачу, часто разжаловались на месте, а затем наказывались. Наказание обычно принимало одну из двух форм: офицера посылали или в штрафной батальон, или на самые опасные участки фронта — рядовым. Иногда провинившемуся предоставлялся выбор.

Однажды во время польской кампании 1944 года Жуков вместе с маршалом Константином Рокоссовским и генералом Павлом Батовым, командиром 65-й армии, следил за наступлением войск. Вдруг Жуков в бинокль увидел что-то и крикнул Батову: «Командира корпуса и командира 44-й стрелковой дивизии — в штрафной батальон!» Рокоссовский и Батов бросились на защиту своих генералов.

Рокоссовскому удалось спасти командира корпуса, но относительно второго офицера Жуков остался непреклонным. Генерала немедленно понизили в звании, отправили на передовую и приказали руководить самоубийственной атакой. Он погиб почти мгновенно, а Жуков потом представил павшего офицера к высочайшей русской военной награде — Герой Советского Союза.

Жуков был трижды Героем Советского Союза, как и его главный соперник Конев.

Почести сыпались на обоих маршалов, однако в то время как слава Жукова гремела по всему СССР, Конев оставался фактически неизвестным, и анонимность его мучила.

Конев был высоким, резким, энергичным мужчиной с хитринкой в голубых глазах. Ему было 48 лет, на год меньше, чем Жукову, и в некоторых отношениях его карьера развивалась аналогично карьере Жукова. Он тоже воевал за царя, перешел на сторону революции и продолжал службу в советских войсках. Однако была одна разница, и для таких, как Жуков, существенная. Конев пришел в Красную армию комиссаром, и, хотя в 1926 году он перешел на командные посты и стал кадровым офицером, в глазах других военных его прошлое пятном осталось на его репутации.

Кадровые военные всегда очень не любили политработников, которые имели такую власть, что командир не мог отдать приказ без подписи стоящего выше по званию комиссара. Жуков, хотя и преданный партиец, никогда не считал бывших комиссаров настоящими военными профессионалами. В предвоенные годы постоянным источником раздражения для него было то, что он и Конев командовали в одних и тех же регионах и повышались в званиях примерно в одном темпе. Сталин, в тридцатых годах тщательно отобравший их обоих для своей когорты молодых генералов, прекрасно знал о их яростном соперничестве и играл на нем.

Конева, несмотря на его грубость и прямолинейность, в военной среде считали более вдумчивым и более образованным из двух маршалов. Ненасытный читатель, он держал в штабе маленькую библиотеку и иногда удивлял штабных офицеров длинными цитатами из Тургенева и Пушкина. Рядовые и сержанты знали его как сторонника жесткой дисциплины, но, в отличие от Жукова, он берег своих офицеров, сохраняя их ярость для врага. На поле боя он мог быть жестоким. Во время одной фазы днепровской операции после того, как его войска окружили несколько немецких дивизий, Конев потребовал немедленной капитуляции. Когда немцы отказались, он послал в атаку своих казаков. «Мы позволили казакам рубить шашками, сколько им хотелось, — сказал он в 1944 году Миловану Джиласу, главе югославской военной миссии в Москве. — Они даже рубили руки тем, кто поднимал их, чтобы сдаться».

Хотя бы в этом Жуков и Конев находили общий язык: они оба не могли простить нацистам их зверств. К немцам они не испытывали ни сострадания, ни жалости.

Сейчас, когда оба маршала шли по коридору третьего этажа к анфиладе кабинетов Сталина, они чувствовали обоснованную уверенность в том, что будет обсуждаться Берлин. Предварительные планы намечали 1-ю Белорусскую группу армий Жукова для штурма Берлина в центре. Войска 2-го Белорусского фронта маршала Рокоссовского на севере и 1-я Украинская группа армий Конева на юге играли вспомогательную роль. Однако Жуков был полон решимости взять Берлин самостоятельно. Он не собирался просить помощи, и уж точно не у Конева. Конев, однако, сам много думал о Берлине. Естественный рельеф местности мог задержать войска Жукова, особенно в районе хорошо укрепленных Зеловских высот, лежащем сразу за западными берегами Одера. Коневу казалось, что, если это случится, он получит шанс украсть у Жукова лавры победы. Он даже мысленно набросал приблизительный план. Разумеется, все зависело от Сталина, но на этот раз Конев отчаянно надеялся опередить Жукова и заслужить долгожданную славу. Если представится возможность, думал Конев, он как раз успеет обогнать соперника в гонке за Берлин.

Пройдя половину устланного красным ковром коридора, сопровождающие офицеры ввели Жукова и Конева в конференц-зал, узкую комнату с высоким потолком. Почти всю ее занимал длинный массивный стол из полированного красного дерева, окруженный стульями. Над столом сияли две тяжелые люстры с прозрачными стеклянными плафонами. Под углом к большому столу стояли маленький письменный стол и кожаное кресло, а на стене висел большой портрет Ленина. Окна были зашторены; в комнате не было ни флагов, ни военной символики, кроме двух литографий в одинаковых темных рамах: портретов блестящего фельдмаршала Екатерины II Александра Суворова и генерала Михаила Кутузова, уничтожившего наполеоновские армии в 1812 году. Двойные двери в конце зала вели в личный кабинет Сталина.

Маршалы были знакомы с этой обстановкой. Когда в 1941 году Жуков был начальником штаба, он работал дальше по коридору, и они оба неоднократно встречались здесь со Сталиным. Однако это совещание не было частной встречей. В течение нескольких минут вслед за маршалами в зал вошли семь персон, самых важных после Сталина в воюющем СССР, — члены Государственного Комитета Обороны, всемогущий принимающий решения орган советской военной машины.