Райан Корнелиус - Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев

Прежде чем нанести завершающий удар, Эйзенхауэр должен был консолидировать растянувшиеся войска. Ночью 14 апреля из своего штаба в Реймсе он телеграфировал в Вашингтон о том, что после успешного завершения удара в центре перед ним стоят две главные задачи: «дальнейшее расчленение остатков вражеских войск и захват тех районов, где враг может эффективно закрепиться на последнем оборонном рубеже.

Такими районами могли быть Норвегия и «Национальная цитадель» Баварии. На севере Эйзенхауэр планировал перебросить войска Монтгомери через Эльбу, захватить Гамбург и наступать на Любек и Киль. На юге — послать 6-ю группу армий генерала Диверса в район Зальцбурга.

«Зимняя операция в «Национальной цитадели» может оказаться чрезвычайно сложной, — утверждал Эйзенхауэр. — «Национальная цитадель» в состоянии держаться даже после того, как мы соединимся с русскими… поэтому мы должны двигаться быстро, пока немцы не успели укрепить ее оборону людьми и техникой».

Что касается немецкой столицы, Эйзенхауэр считал, что «было бы очень желательно нанести удар по Берлину, поскольку враг может сосредоточить вокруг столицы значительные силы, и, в любом случае, падение Берлина сломит моральный дух врага и поднимет боевой дух наших солдат». Однако Верховный главнокомандующий сказал, что эта операция «не является первостепенной, если только расчищение наших флангов не пройдет с неожиданной скоростью».

Короче говоря, он планировал: 1) твердо удерживать позиции в центре фронта на Эльбе; 2) начать наступление на Любек и в Данию; 3) совершить рывок, чтобы встретиться с советскими войсками в долине Дуная и сломить «Национальную цитадель». «Поскольку о штурме Берлина может идти речь только после того, как будут выполнены три вышеперечисленные задачи, — пояснил Эйзенхауэр, — я не включаю его в свой план».

Всю ночь 14 апреля солдаты «Бродячего цирка» и 2-й бронетанковой дивизии двигались через Эльбу по мостам, наведенным 83-й дивизией в Барби. Хотя рядом с первым был построен и второй мост, движение оставалось довольно медленным.

И все же бронетанковая колонна генерала Уайта планировала начать бросок на Берлин, как только вновь соберется на западном берегу. В 83-й ходили разговоры о том, что полковник Крейбилл предложил в долг 2-й бронетанковой дивизии большой, только что конфискованный в Барби красный автобус, способный вместить пятьдесят солдат. У 83-й были все причины для триумфа. Ее патрули уже были в городке Цербст, менее чем в 48 милях от Берлина.

Рано утром в воскресенье 15 апреля командиру 9-й армии генералу Симпсону позвонил генерал Брэдли и предложил немедленно вылететь в Висбаден, в штаб 12-й группы армий. «Я должен сообщить нечто важное, — сказал Брэдли, — и я не могу это сделать по телефону».

Брэдли ждал своего командира на летном поле. «Мы пожали друг другу руки, — вспоминал Симпсон, — а потом Брэд сказал:

— Вы должны остановиться на Эльбе. Вы не пойдете дальше на Берлин. Мне очень жаль, Симп, но такова ситуация.

— Кто это сказал, черт побери? — возмутился я.

— Айк, — ответил Брэдли».

Симпсон был так потрясен, что даже не мог «вспомнить половину того, что говорил потом Брэдли. Я помню только, что сердце мое было разбито, и я шел к самолету, как в тумане. И думать я мог только о том, как сказать об этом моему штабу, моим командирам корпусов и моим войскам. Самое главное, как сказать об этом моим войскам?»

Из штаба Симпсон передал приказ командирам корпусов и немедленно отправился к Эльбе. Генерал Хиндз встретился с Симпсоном в штабе 2-й дивизии и сразу увидел, что тот встревожен. «Я подумал, — вспоминал Хиндз, — что старику не нравится, как мы форсируем реку. Он спросил, как дела, а я ответил:

— Сейчас все в порядке, генерал. У нас два хороших пути отхода, и никаких волнений, никакой паники. Переправы в Барби хорошие.

— Отлично, — сказал Симпсон. — Если хотите, можете оставить часть людей на восточном берегу, но дальше они не должны идти… Сид, дальше мы не идем.

Хиндз был так ошеломлен, что нарушил субординацию.

— Нет, сэр, это неправильно. Мы идем на Берлин.

Воцарилась неловкая пауза. Казалось, Симпсон с трудом сохраняет спокойствие.

Затем он сказал ровным, мертвенным голосом:

— Мы не идем на Берлин, Сид. Здесь война для нас закончилась.

Эта новость быстро разнеслась между Барлебеном и Магдебургом, где части 30-й дивизии подходили к Эльбе. Люди собирались группками, говорили сердито и возбужденно жестикулировали. Рядовой 1-го класса Александер Королевич из роты «D» 12-го полка не принимал участия в разговорах. Он не понимал, радостно ему или печально, но он просто сел на землю и заплакал.

Хейнрици узнавал признаки. В одной части фронта русские время от времени вели заградительный огонь; в другом секторе затевали краткие атаки. Он давно изучил все военные хитрости русских. Мелкие акции были прелюдией главного наступления.

Сейчас больше всего он хотел знать, как скоро приказать своим войскам отойти на второй оборонительный рубеж.

Пока Хейнрици обдумывал этот вопрос, прибыл Альберт Шпеер, рейхсминистр вооружений и военного производства. В этот день Хейнрици не хотел видеть посетителей, особенно такого нервного и явно встревоженного, как Шпеер, но деваться было некуда. В тиши генеральского кабинета Шпеер объяснил причину своего визита. Он нуждался в поддержке Хейнрици. Генерал не должен подчиняться гитлеровскому приказу «выжженной земли», не должен уничтожать немецкую промышленность, электростанции, мосты и тому подобное.

— Ну почему надо все разрушать, даже если Германия потерпит поражение? — спросил Шпеер. — Немецкий народ должен выжить.

Хейнрици выслушал гостя и согласился с тем, что приказ Гитлера «жесток», и он сделает все, что в его силах, чтобы помочь.

— Однако, — предупредил Хейнрици, — на данном этапе я могу лишь постараться как можно лучше провести это сражение.

Шпеер вдруг достал из кармана пистолет.

— Только чем-то вроде этого можно остановить Гитлера. Приподняв брови, Хейнрици взглянул на пистолет и холодно сказал:

— Должен признаться, я не рожден для убийства. Шпеер зашагал взад-вперед по кабинету. Казалось, он даже не слышал слов генерала.

— Гитлеру невозможно вдолбить, что он должен капитулировать. Я пытался трижды: в октябре 1944 года, в январе и марте этого. Последний его ответ: «Если бы со мной так говорил солдат, я счел бы его трусом и приказал расстрелять». А потом он сказал: «В момент кризиса лидеры не должны терять самообладание. А если они струсили, от них необходимо избавляться». Его невозможно убедить, что все потеряно. Невозможно. — Шпеер убрал пистолет в карман и произнес более спокойным тоном: — Все равно его невозможно убить.