Василий Смирнов - Саша Чекалин

— Сбор у нас был. Пионеры отчет держали.

— Какой отчет? — не понимал отец.

— Ну, те… кто над телятами шефствовал. Я тоже выступал. Мартик-то был записан за мной…

— А про Галю тоже будешь отчет давать? — допытывался Витюшка.

— Вот чудак! То общественное дело. Я слово давал. Раз пионер слово дал — выполни. А это мое личное. Что хочу, то и делаю.

Между тем на Галю у Саши уходило несравненно больше времени, чем на Мартика. Воспитанию она поддавалась с трудом.

Галя давно уже покинула клетку в сенях и поселилась в избе, бесцеремонно выбирая любое место для отдыха и ночевки. Она уже никого не боялась, ни своих, ни чужих, смело садилась на плечо или на голову каждому, кто бы ни приходил в избу.

— Здравствуй, Галя, — приветствовал Саша галку, подходя утром к ней.

— Га!., га!., га!.. — откликалась она, сидя на перегородке.

— Ну, живо за стол!.. — торопила Надежда Самойловна сыновей. — Позавтракали — и каждый за дело. Некогда прохлаждаться.

— Бац! — падает с тарелки хлеб, дребезжат стаканы. Это Галя камнем свалилась на стол и поспешно клюет все что ни попало.

Ребята сидят не шелохнувшись. Павел Николаевич посмеивается.

Рассерженная Надежда Самойловна быстро наводит порядок за столом. Схватив галку за хвост, она выбрасывает ее в раскрытое окно, приговаривая:

— Пошла… пошла, паршивая, прочь!.. Долго я буду эту пакость терпеть в избе?

Характер у матери отходчивый. Через минуту галка снова на подоконнике, а потом и на столе. Воровато косясь на Надежду Самойловну белесым зрачком, она потихоньку подвигается к плошке с картошкой.

— Опять… — с отчаянием вздыхает Надежда Самойловна. — Ну что я буду делать с ней? Хоть бы занесли её куда-нибудь!

Впрочем, это она говорит просто так, на самом же деле она любит Галю, как и все в доме.

С Тенором и Громилой у Гали сразу наладились дружеские отношения.

А вот с Мартиком Галя не дружила. Мартик не любил вольностей, особенно когда Галя садилась к нему на спину или еще хуже — на голову. Он заметно нервничал, если Саша подходил к нему вместе с галкой, начинал сердито сопеть, синеватые глаза у него темнели.

— Это потому, что Мартик меня любит, — объяснял Саша Витюшке. — Он сердится.

За лето Мартик вырос, располнел, ростом и дородностью выделялся среди других телят.

Возвращался он из стада домой охотно, зная, что Саша с Витюшкой что-нибудь уже приготовили для него: нарвали корзинку молочая или принесли картофельной ботвы.

— Вот только чем зимой мы будем Мартика кормить? — задумывается Витюша. — Пожалуй, сена он есть не будет.

Глядя на сыновей, отец смеялся.

— Придется клевером кормить. То-то вы старались!

Ребята горделиво переглядывались друг с другом, они помогали сушить и убирать в сарай.

Зима в этом году долго не приходила. Вокруг Песковатского поля стояли жухлые, чернея побуревшими былинками. Ветер гонял по дороге сухую листву, крутил штопором пыль.

— Неурожайный год будет, — тревожно толковали колхозники.

Бабушка, заходя к снохе, вздыхая, говорила:

— Холодно теперь землице. Вымерзает корешок.

— А под снегом разве тепло? — спрашивал Саша.

Бабушка объясняла:

— Землица-то под снегом, словно под перинкой, покоится.

— А если снегу совсем не будет, то как? — допытывался Саша.

— Вот какой дотошный! — усмехнулась мать. — Что да почему. Не по разуму еще знать. А ему выложь да подай.

Недели за три до Нового года сразу навалило столько снега, что трудно было не только проехать, но и пройти. Он придавил к земле пушистыми, необычайно яркой белизны шапками крыши построек. Изукрасил белой кружевной бахромой деревья. Одел пушистым пологом Вырку. Стало кругом бело, нарядно.

— Хорошо? — спрашивал Саша, видя, как Галя, вылетев на улицу, по шею купается в рыхлом, сверкающем на солнце снегу и потом, стремительно взлетев, носится вокруг дома, перепархивая с места на место.

Нагулявшись, Галя подлетала к дому, садилась на краешек рамы и начинала долбить клювом стекло до тех пор, пока кто-нибудь из домашних не выходил на улицу. Галя садилась ему на плечо и так возвращалась домой, оживленно вертя головой, словно проверяя, не произошло ли в избе каких перемен. Усевшись на свое любимое место, на железную спинку кровати, она неторопливо начинала отряхиваться, клювом приводила свои перышки в порядок, переступая с ноги на ногу.

— Вот какая чистоплотная! — с уважением говорила мать. — А вас иной раз руки не заставишь ополоснуть, все лень да недосуг.

— Ну, Галя, уроки мне делать не мешай… — просил Саша, предупредительно расстилая на скатерти газету и раскладывая на столе свои тетради, книги.

— Га-а!.. — отвечала Галя.

Она садилась напротив Саши на стол и делала то же самое, что и он. Он совал ручку в чернильницу — Галя тоже совала свой черный, с двумя дырочками клюв в чернила. Саша раскрывал книгу — Галя тоже стремилась клювом перевернуть страницу.

— Вот что… — потеряв терпение, говорил Саша, выпроваживая галку со стола. — Знай свой угол.

— Пиши как следует, не торопись… — советовал отец, видя, что Саша не очень-то задерживается на одной странице. — Пишешь, словно курица лапой водит, не разберешь.

— Почерк у меня такой, неважнецкий, — оправдывался Саша.

С кухни заглядывал Виткмпка, чем-то озабоченный.

— Галя, принеси спички! — просил он.

Галя начинала оглядываться, искала глазами спички и, найдя, приносила в клюве коробок.

— Молодчина! — хвалил Витюшка.

— Всякое живое существо ласку любит, — рассудительно замечал чернобородый лесник Березкин, частенько заходивший к отцу условиться об охоте. Каждый раз, когда приходил лесник, у Саши появлялась надежда: а что, если возьмут наконец и его на охоту? Он умоляюще смотрел на отца, но Павел Николаевич, невозмутимо затягиваясь крепким махорочным дымком, говорил:

— За своим зверьем лучше ухаживай. И так у нас полный зверинец.

К вечеру один за другим появлялись Сашины и Витюшкины приятели.

В избе становилось шумно, кто-нибудь из ребят вступал в разговор с Галей. Галка прислушивалась, наклонив пепельно-серую, с черным лбом голову и вертя хвостом, потом каркала.

— Переспрашивает! — улыбались ребята, поглядывая друг на друга.

Галя начинала быстро-быстро каркать.

— Возражает, спорит, — догадывались они.

Затем следовали звуки отрывистые, гортанные, но похожие на человеческие, вызывавшие шумный восторг у ребят.

Научить разговаривать галку казалось Саше вполне возможным делом.

— Кар… Кар… — передразнивал он Галю, — ты лучше скажи: Галя, Галя. Понимаешь: Галя.

— Галя, — отрывисто отвечала галка, выжидательно поглядывая на него своими белесыми, с черным зрачком глазами.