Андрей Еременко - В начале войны

Французское командование в 1940 году захотело воспользоваться обороной как наиболее сильной формой ведения войны (выражение Клаузевица. — А. Е.), чтобы остановить немецкое наступление на кратчайшей линии фронта: линия Мажино, р. Маас (до Намюра), Антверпен — и позднее добиться победы по образцу первой мировой войны, т. е. блокировав Германию и дав союзникам (Великобритании и, как оно надеялось, Соединенным Штатам) возможность вооружиться. Французское командование, избрав более сильный метод ведения войны, преследующий вначале негативную цель, глубоко верило в возможность такого исхода войны. Несмотря на опыт только что прошедшей войны в Польше, оно еще не понимало, что в боевые действия немцы внесли два новых элемента: оперативное использование подвижных соединений и применение авиации для поддержки сухопутных войск.

Эти новшества давали немцам возможность осуществлять такие прорывы, локализовать которые если и было возможно, то только при таком руководстве войсками, которое могло что-либо противопоставить этим новым фюрмам немецкого наступления.

Такого руководства французы обеспечить не смогли. Полагаясь на опыт первой мировой войны, французское командование не верило в возможность внезапных прорывов с ходу, стремительность которых не допускает принятия каких-либо мер для восстановления положения. Затруднительным для французского командования было и то, что прорыв немецких войск последовал на реке Маас между Седаном и Намюром, т. е. где оно меньше всего ожидало наступления. Решение нанести главный удар в этом направлении было найдено немецким командованием не без труда…

Йодль в феврале 1940 года пишет в своем дневнике:

Удар на Седан является с оперативной точки зрения окольным путем, на котором можно оказаться пойманным только богом войны.

В том, что бог войны был милостив по отношению к немцам и помог им добиться ошеломляющего успеха, немалую роль сыграла неправильная расстановка англо-французских сил, которая не отвечала всем оперативным требованиям. Это выразилось в том, что французское командование, имея девятнадцать французских и английских моторизованных дивизий, три легкие дивизии, не сосредоточило хотя бы часть их в качестве резерва на центральном участке, что дало бы ему возможность своевременно перебросить их к местам прорыва.

Вместо этого французское командование, как и польское, оказало немецкому командованию любезную услугу и впоследствии не раз вспоминало слова Мольтке о том, что ошибка, допущенная в первоначальной расстановке сил, едва ли может быть исправлена в ходе всей войны. Оно бросило основные силы своих подвижных соединений, используя их моторизованность только в качестве транспортного средства, в район бельгийско-голландской границы, где они были немедленно скованы группой армий Б.

Обстановка могла бы сложиться совершенно иначе, если бы французское командование, остановив свои войска западнее линии Мажино у французско-бельгийской границы с ее мощными полевыми укреплениями, доверило бы вопреки всяким политическим соображениям бельгийцам и голландцам помешать наступлению немецких армий и держало бы в резерве за линией фронта основные силы своих подвижных войск. Этого решения представители немецкого командования опасались больше всего, поэтому сообщение о вступлении трех армий левого фланга (1-й и 7-й французских и английской) на бельгийскую территорию вызвало у всех вздох облегчения. Конечно, если бы французы поступили таким образом, то превосходство германской авиации и оперативное использование немцами своих подвижных соединений оказались бы весьма эффективными, если не решающими, но во всяком случае первое столкновение с главными силами противника создало бы совершенно новую обстановку, и немецкому командованию было бы значительно труднее пробиться к морю и, отрезав три армии левого фланга, запереть их в котле Лилль — Дюнкерк.

Оперативный план, который с самого начала был рассчитан на окружение трех армий противника при создании по рубежам рек Эн и Соммы постоянно удлиняющегося фронта сковывающей группировки, можно было теперь осуществить почти без всяких трудностей.

Немецкая армия, поддерживаемая авиацией, завоевавшей себе полное господство в воздухе, настолько превосходила по своим силам французскую армию, потерявшую около двух пятых своих лучших дивизий и ослабленную за счет выхода из строя армий Бельгии, Голландии и Англии, что в кампании во Франции так и не возникло определенных критических моментов, которые потребовали бы принятия новых решений.

Этот анализ побед вермахта до нападения на СССР как нельзя лучше показывает, насколько опрометчиво было полагаться на извлеченный при этом опыт. А ведь именно на нем базировали немецкие фашисты свои надежды на молниеносный разгром нашей страны.

Тот же Типпельскирх далее пишет:

Ошеломляющий успех войны на Западе привел Гитлера к убеждению, что такой же успех будет обеспечен ему и в войне против Советского Союза. Все оперативные соображения при этом были отодвинуты на задний план соображениями психологическими. Следует ожидать, — говорил Гитлер в беседе с командующими армиями 5 декабря 1940 года, — что русская армия при первом же ударе немецких войск потерпит еще большее поражение, чем армия Франции в 1940 году. В другом разговоре с командующими армиями, происходившем 9 января 1941 года, он дополнил это высказывание, заявив, что русские вооруженные силы представляют собой глиняный колосс без головы. У них нет хороших полководцев, и они плохо оснащены… Целью операций должно явиться уничтожение русской армии, захват важнейших и разрушение остальных индустриальных районов, кроме того, должен быть захвачен район Баку. На основании этого убеждения возникла директива № 21 от 18 декабря 1940 года — план Барбаросса, в первом абзаце которой говорилось: Немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы… победить Советскую Россию путем быстротечной военной операции{3}.

Обратимся, однако, к наиболее существенным сторонам военной стратегии германского империализма, которые всецело определялись его политикой. Агрессивная политика Германии основывалась, с одной стороны, на алчности тех, в чью пользу она проводилась, а с другой стороны, вынуждена была сообразоваться со сравнительной ограниченностью ресурсов. Известно, что Германия не располагала достаточно сильным военным и экономическим потенциалом (сравнительно небольшая численность населения, недостаточная сырьевая и продовольственная база, плюс открытые границы, географическое расположение в центре Европы среди крупнейших государств). Именно эти объективные данные заставляли германских милитаристов при разработке стратегических планов базировать их на превосходящих, в известной мере даже случайных, факторах, на таких, например, как готовность к внезапному удару. Этим, собственно, объясняется и традиционная для Германии авантюристическая стратегия молниеносной войны, осуществляемой предельно наступательно при сосредоточении всех усилий в данный момент против одного из противников с целью опрокинуть его одним ударом. Характерно, что, несмотря на провал подобной стратегии в 1914–1918 гг., германские империалисты вновь прибегли к ней в 1939 г. и в 1941 г. Такая стратегия могла дать лишь временные успехи, что и подтвердилось на практике.