Ян Лысаковский - Партизаны

Конус отошел два шага в сторону и скрылся в кустах. Юзеф обрадовался этому. Осторожно раздвинул листья, положил винтовку и оперся на локти. С некоторых пор он стал ценить одиночество. Именно из-за нелюдимости и прилип к нему псевдоним Мильчек — Молчун. Он смотрел на пологие склоны холмов, кусты можжевельника, на поля и редкий лесок. Все видно как на ладони. Рука машинально тянется к винтовке. И каждый раз, как дотрагивается до нее, он чувствует нечто вроде облегчения.

Только два месяца прошло с той ночи в лесу, когда его позвали к костру и он услышал грозно и сурово прозвучавшие слова: «Садись и рассказывай». Порой ему казалось, что минули годы. Отодвинулись куда-то в прошлое, затерялись в извилинах памяти подробности его ночного перехода из Мнихова в Домбровку. Иногда, однако, воспоминания овладевали им, особенно когда приходили сообщения об арестах в городе. Было тяжело и больно… Надо было прикончить ее уже после первого появления немца в доме Лыховского. Он должен был догадаться, что тот визит был неслучаен. Слепой, глупый человек! Но поздно. Никакие раскаяния не в состоянии вернуть жизнь людям…

И вот теперь, в ночи, только карабин был немым свидетелем раздумий этого человека. В дарованной ему жизни у него оставалась только единственная цель: убивать… Его не расстреляли, хотя могли и даже должны были сделать это. Его выслушали. Он не оправдывался и ничего не скрыл. Выслушали, посовещались и решили принять в свои ряды, чтобы он мог кровью искупить свою вину. Так сказал ему командир отряда Янек. Затем заговорил отец, сильно постаревший за эту ночь, и голос его звучал резко:

— Если у тебя осталось хоть сколько-нибудь совести, а это, видимо, так, ибо сам пришел к нам, умей умереть как человек, как солдат, как мужчина. Понимаешь?

Позднее старый признался ему, что в ту ночь он полностью положился на решение Козы и Янека. А они понимали, что у Матеуша не было сил судить собственного сына, и с уважением отнеслись к старому Ковалю. Коза не мог поверить, что, однажды сломившись, человек сможет когда-нибудь выпрямиться и избавиться от малодушия. Ему было трудно произнести слово «расстрелять», но другой меры наказания он не видел. Янек же долго молчал, взвешивал, а затем предложил:

— Дайте его мне в отряд.

— Не боишься? — спросил Коза.

— Нет. Парень ведь знает, что такое война. А из таких получаются хорошие солдаты.

Каждый человек в отряде думал о будущем, хотя и не говорил об этом вслух. А вот у него, Юзефа, будущего не было. Он был уверен, что должен погибнуть, ибо над ним тяготела вина, требовавшая искупления. В противном случае на этом свете не оставалось места для справедливости. И все же жаль, что этого не будет. Не будет этой дымки над долиной, ручья, запаха земли… Жаль, что не придется еще раз пойти в мастерские, ощутить в руках тяжесть ключа, втянуть в ноздри запах металла и масла, услышать перестук молотов и усталое дыхание рабочих.

Но прежде ему надо заплатить долги. Начало уже положено: убил двух жандармов. Первого — на шоссе месяц назад. Темным вечером они натянули между деревьями стальной тросик. Залегли в траве и ждали. Время тянулось медленно, холод пробирал до костей. Около полуночи послышался шум мотора. Затем показался мотоцикл с коляской, в которой был установлен пулемет. Ехали трое.

Наскочив на трос, мотоцикл встал на дыбы, перевернулся и полетел в кювет. Водитель разбился о груду камней, солдат, сидевший сзади, неподвижно лежал в стороне, уткнувшись лицом в асфальт. Тот, который сидел в коляске, пытался скрыться. Юзеф быстро совместил прорезь прицела своего видавшего виды обреза с силуэтом бегущей фигуры и выстрелил. Немец как подкошенный рухнул на землю.

— Мастерски ты его, — похвалил Янек. — Хороший глаз.

— Так получилось, — скромно ответил Юзеф, в душе радуясь похвале.

— Пусть и впредь почаще именно так получается, — улыбнулся командир.

Вторым был немец, убитый им возле лесопилки в Озерках. Гитлеровцы строили там армейские бараки. Янек старательно спланировал операцию, однако на деле все получилось совершенно по-другому. В тот момент, когда они с двух сторон подходили к лесопилке, один из партизан оступился и с шумом упал. В тот же миг со стройки отозвались два немецких автомата. Стрелившие, ведя непрерывный огонь и лавируя между штабелями лесоматериалов, отходили к баракам. Янек приказал Юзефу и Тарасу блокировать дорогу со стороны деревни, а сам предпринял попытку окружить лесосклад. И тут ситуация неожиданно изменилась. Через деревню проезжал грузовик с жандармами. Услышав стрельбу, они оставили машину и бросились на помощь своим. Партизаны из охранения заметили их, когда те были уже у последних домов. Тарас выстрелил первым, следом за ним Юзеф. Жандармы ответили им сильным автоматным огнем. Хорошо еще, что партизан скрывали кусты. И если бы не меткие очереди ручного пулемета Виктора, было бы совсем плохо… Стремясь оторваться от наседавших гитлеровцев, Янек отходил к лесу. Именно в тот момент Юзеф внезапно наткнулся на жандарма, который выскочил из-за штабеля лесоматериалов. Выстрел Юзефа прозвучал раньше…

Сидя в укрытии, Юзеф тщательно просматривал редкий лесок за полем. Рядом, под рукой, лежал готовый к бою карабин. Хотелось курить. Он грыз стебель травы и про себя ругался: пора бы уже прислать смену. В кустах ворочался Конус. И что ему не лежалось, как будто впервые в дозоре! Коваль обернулся в сторону напарника, а когда посмотрел опять на лес, вздрогнул. Между деревьями продвигалась густая цепь пехоты. Ствол карабина медленно подвинулся вперед, Теперь только поправить локти, навести мушку в середину груди. Так учил сержант Сушко. Палец почувствовал сопротивление упругой пружины спускового механизма. Юзеф еще раз прицелился и выстрелил. Толстый жандарм опустил поднятую руку, внезапно остановился и упал на спину.

Юзеф перезарядил карабин. Наступавшие залегли, и их цепь обозначилась частыми вспышками выстрелов. Послышался стон Конуса. Юзеф подполз к нему: из простреленной головы парня обильно лилась кровь. Он был мертв. По стволам деревьев беспрерывно стучали пули, срезая ветви, как бы в поисках живого человеческого тела. Юзеф ползком добрался до оврага, а затем, пригнувшись, побежал к строениям.

Отделение залегло вдоль изгороди небольшого сада. Партизаны присматривали для себя деревья потолще. Юзеф только теперь заметил, что немцы стреляли также и с противоположной стороны.

— Сколько их? — спросил Гордый. Он притулился за деревом, осматриваясь вокруг.

— На первый взгляд рота, — сказал Юзеф, тяжело дыша после бега, — длинная цепь.

— Сукины дети, — вздохнул Гордый.