Ян Лысаковский - Партизаны

Они не очень ошиблись в своих мрачных предположениях. Для раненых, схваченных в усадьбе, настали дни мучений. Их били, пинали ногами, обливали водой и снова били. Они непрерывно слышали крики:

— Фамилии? Псевдонимы? Кто такой Янек?

Им совали в лицо фотографию Юзефа Коваля. Знаком ли он им? Был ли в отряде? Какие функции выполнял?

Янек Козек оказался счастливее других: умер в самом начале пыток. Живых без конца избивали. В конце концов, Сава не выдержал: находясь в полубессознательном состоянии, стал называть первые пришедшие на ум фамилии родных и знакомых из разных деревень. Жандармы свозили в тюрьму испуганных, избитых в кровь крестьян, плакавших женщин, детей, хватавшихся за юбки матерей. Хольде ежедневно высылал грузовики с людьми за еврейское кладбище, туда же был отправлен уже умиравший Сава.

Лесными стежками продолжали уходить семь человек. Их разыскивали… Над лесом настойчиво кружил самолет, по лесам шла облава. Под Глодовцем они видели бронемашины. Лежа в кустах, наблюдали, как те тяжело шли по каменистой дороге, стонали на низких оборотах моторы, сзади двигались несколько грузовиков, переполненных солдатами. Потом мотоциклы на дороге в Бискупе Лясы, жандармы в Скорохове и Липовой.

Лежали в лесном молодняке, как загнанные дикие звери, измученные до предела человеческих возможностей. Из боеприпасов осталось только то, что было в магазинах оружия.

Медленно текли часы. Утих шум двигателей. Тишина… Янек взял с собой Гордого, они прошли несколько сот метров вперед. Никого… Они еще не видели окружавшей их тишине. Может быть, засада? Может быть, хотят выманить их из укрытия? Когда на лес спустилась темная, без единой звезды ночь, возвратилась надежда.

В полночь Янек и представитель округа ушли. За старшего остался Гордый. Лежали, расположившись небольшим кругом, в боевой готовности, но вместе с облегчением пришла усталость. И голод. Самым тщательным образом обшарили карманы. Напрасно: пусто…

Янек возвратился уже перед рассветом, один. Принес буханку хлеба, немного сала и махорки. Все принесенное было поровну разделено между партизанами.

— Облавы не слышно, — говорил Янек вполголоса. — Только патрули снуют. День переждем здесь, а потом увидим…

Долго, очень долго тянулся этот день. Люди не могли дождаться, когда солнце скроется за вершинами деревьев. Даже махорка опротивела, так как усиливала жажду. И слова «Идем, ребята» были самой прекрасной командой, которую они когда-либо слышали.

Отдыхали в землянке на «еврейской поляне». Это название осталось еще с того времени, когда здесь укрывались евреи. Дорогу к поляне знал только один товарищ из Патыкова. Каждую вторую ночь он приносил продукты. Они заново обзавелись хозяйством, начиная от мешочка соли и чугунка. Суп ели ложками, выструганными из дерева Тарасом, который проявил свои способности ложкаря. Одну украшенную резьбой ложку он подарил командиру, себе выстругал другую, еще более оригинальную. Только и работы у них было: поочередно ходить на два поста и спать. Янек о чем-то перешептывался со связным. Суйка иногда приносил размноженный на гектографе радиобюллетень. Не будь этого, они могли бы забыть, что сразу же за окружавшим их лесом бушевала война.

Неделю спустя Суйка начал приводить в лагерь новичков. Разные это были люди. Те, которые жили в окрестных деревнях, были по-домашнему добротно экипированы, так как знали, куда шли. Они бредили оружием и боями, замучили побывавших в боях просьбами показать им карабин, рассказать, как сражались с немцами, что видели. Трудно было приучить их к псевдонимам. Другие, бежавшие с транспортов, из лагерей или тюрем, вообще молчали. От них нельзя было толком узнать, кто они и откуда, какие ветры занесли их на лесную поляну. Янек беседовал с каждым в отдельности, а потом организовал нечто вроде военобуча.

В землянке сделалось тесно. Те, которым не хватило места на застланном мелкими еловыми ветками помосте, спали на глиняном полу. Ночью трудно было выйти, не споткнувшись о голову или не наступив на руки лежащих.

А ночи стояли холодные, да и дни тоже не лучше. Часто шли дожди. Ребята, возвращавшиеся с постов, не могли ни обогреться, ни обсушиться. Суйке все труднее было добывать продовольствие. Суп становился все более жидким, ломти хлеба все более тонкими, а картофелины считались поштучно. А что же будет, когда выпадет снег? До весны голод и холод доконают их так, что жандармам не потребуется тратить на них силы. Янек только разводил руками: надо ждать, со дня на день должны поступить распоряжения. Матеуш Коваль, Коза, Шимек Козек, введенный в состав комитета, и Янек не могли найти выход. Комитет собирался в Витковицах, это была единственная еще действовавшая партийная организация.

На первом же заседании после облавы Янек заявил, что складывает с себя обязанности командира отряда.

— Какого отряда?! — взорвался Коза. — Что ты теперь называешь отрядом?

— Успокойся, — посоветовал ему Коваль.

— Мы дали все, что у нас было: людей, оружие… И что из этого получилось? Все псу под хвост…

— Жандармов было около четырех сотен, — понуро ответил Янек. — Их поддерживали бронемашины.

— Надо было прорываться сразу же, а не ждать!

— Жандармы точно знали, где мы.

Коза посмотрел на Коваля. Матеуш, опустив глаза, медленно, даже очень медленно, набивал трубку. Козек сидел неподвижно. Еще перед собранием он узнал от командира отряда, что сын остался в окружении. Если погиб — что ж, такова, видно, его судьба, но если взяли раненным… Лучше не думать.

— Предлагаю оставить товарища Янека командиром, — сказал Матеуш. — Судя по всему, в этой ситуации никому не удалось бы выиграть боя.

Все закивали головой, и Янеку сделалось легче.

— Что делать дальше? — спросил Коза. И сам же ответил: — Можно и нужно заново создать отряд, только где взять людей, оружие, снаряжение?

Янек доложил о том, что отряду необходимы обувь, теплая одежда, продовольствие.

Янек всеми силами старался показать своим людям, что он уверен и спокоен. Нельзя допустить, чтобы они заметили, что руководство само толком не знало, как быть дальше.

Наконец, к всеобщей радости, Суйка принес Янеку и Анатолю указание явиться за распоряжениями. В землянке к тому времени жило уже около двадцати человек. Как раз настала пора, чтобы на что-то решиться. Либо влево, либо вправо… Янек намеревался вернуться через три дня и на это время за себя оставил Гордого.

На пятую ночь Суйка привел Козу и еще кого-то незнакомого. Позвав Гордого, они долго о чем-то говорили на краю полянки. Наконец отделенный объявил сбор. Доклад принимал Коза, а незнакомец держался в стороне. Все с любопытством поглядывали на него. Плотно сложенный, небольшого роста, лицо побито оспой, лет около сорока.