Ежи Путрамент - Сентябрь

Вальчака в Варшаве не было. Котаба помрачнел:

— Я думал, он придет с тобой, вы были вместе…

Кригер вкратце рассказал историю их скитаний, однако он больше тревожился о Кальве, чем о Вальчаке. Кальве с Сосновским остались в Мщонове, в идиотском желтом автомобиле, среди немецких танков.

— Ну, будем рассчитывать, что они как-нибудь выпутаются. — Котаба заставил себя улыбнуться. — Очень хорошо, что ты явился. Рабочие батальоны…

— Вот именно! — воскликнул Кригер. — Что с этими батальонами?!

С батальонами дело обстояло неважно. На Варецкой сидели пепеэсовцы, кое у кого из них за время войны немножко прояснилось в голове; другие остались раскольниками, например Гавалек. Этот из кожи лез вон, чтобы не давать коммунистам оружия. Недавно он изобрел способ: тех, кто без документов, не пускать в батальон. Ну а из тюрьмы, разумеется, выходили без бумажек…

— Знаю, знаю! — воскликнул Кригер. — Нас едва не расстреляли!.. Подштанники нас спасли!

Котаба выслушал его и засмеялся:

— Вот именно. Ну, и мы нашли выход. В профсоюзах много сторонников единого фронта. Они выдают нашим временные свидетельства. Ты пойдешь…

Кригер поинтересовался общей ситуацией. Котаба поморщился.

— Нехорошо! Правду сказать, санация совершенно не подготовилась к войне с Гитлером. Ни в политическом, ни в военном отношении. Впрочем, в пути ты сам мог убедиться. На самом верху…

— Предательство? — спросил Кригер.

— И предательство, и глупость. Одно к одному.

— Не понимаю. — В Кригере словно проснулась его страсть к спорам. — Санационная верхушка в результате победы Гитлера тоже теряет… Посты, власть…

— Все очень просто. Если данному классу не по пути с народом, он утрачивает способность реально оценивать обстановку. Его лидеры либо вовсе слепнут, либо видят все в кривом зеркале и уверяют, будто это и есть истина. Конечно, их нисколько не беспокоит то, что народ за все заплатит своей кровью. Возьмем санацию. Для Польши единственным спасением от нашествия Гитлера было бы соглашение с Советским Союзом. Но могла ли санация решиться на такое соглашение? Ведь тогда народные массы, рабочие и крестьяне, уничтожили бы санационную диктатуру…

— Но Гитлер тоже не оставит Бека у власти!

— Так вот, Бек, вероятно, рассчитывал, что в крайнем случае он либо капитулирует перед Гитлером и останется у власти, либо…

— Что либо? — не вытерпел Кригер.

— Почем я знаю… — вслух думал Котаба. — Чьи поручения выполнял Бек? Пожалуй, Гитлера…

— Тогда почему он полгода выставлялся перед Гитлером, произносил речи, вел переговоры с Англией?

— Он знал, что народ не пойдет на сговор с Гитлером! Нужно было произвести впечатление, будто он сопротивляется Гитлеру, чтобы в последний момент созвать какую-нибудь конференцию, вроде Мюнхена…

Кригера это не убедило, он качал головой:

— Я думаю, что вопрос более сложный. Англия…

— Известное дело, сложный, — вскипел Котаба. — Но что касается Англии, то она, пользуясь этой неразберихой, ведет совсем простую политику. Подлую, да, близорукую, самоубийственную, если хочешь, но совсем не сложную…

— Ну, знаешь! — вспылил Кригер.

— Разумеется. Ей важно одно — столкнуть Гитлера с Советским Союзом. Если чехов отдадут в рабство, а Польшу растерзают, для Англии это пустяки. Лишь бы Гитлер пошел на восток, а не в другую сторону…

О чудо, у Кригера не хватило аргументов. Он еще сопротивлялся, но скорее во имя спасения своей репутации полемиста, чем из убеждения в своей правоте. К счастью, пришло трое незнакомых ему товарищей, и он сразу прекратил спор. Котаба поручил одному из пришедших позаботиться о Кригере. Они пошли доставать бумаги.

На следующий день Кригера определили в роту, размещенную тут же, на Злотой, в доме номер 38, в бывшей женской гимназии. Там он встретил кое-кого из товарищей по Козеборам, даже старого Урбана, который ехал с ним в одном вагоне тогда, в конце августа. Урбану повезло: он сел в товарный поезд и добрался до Варшавы за четыре дня, несмотря на бомбежки на станциях. Теперь, однако, он уже неделю сидел в гимназии, вместе с другими ожидая оружия.

— Хоть бы лопаты дали, — жаловался он Кригеру. — Я мужик, могу землю копать. Нет, велят ждать. Дисциплина, говорят. А я думаю, не пронюхали ли пепеэсовцы, что тут слишком много коммунистов. И держат нас, как в тюрьме, разве что не под замком. Хорошо, что вы пришли, — поднимем шум.

Кригер живо откликнулся на это предложение. Они пошли целой группой к старшине роты. Это был сорокалетний трамвайщик, рослый и добродушный. Он развел руками: от него ничего не зависит — и предложил пойти с докладом к командиру роты, но не скрывал, что и тот мало чем может помочь.

Прошло несколько дней на Злотой. Налеты на Центр, слухи о немецких атаках на Прагу. Город был уже окружен, но газетки бодрились, расписывая в больших статьях успехи союзников, французское наступление в Саарском бассейне, прорыв линии Зигфрида. Сообщали также, будто генералы Кутшеба и Бортновский идут со своими армиями на Варшаву, занимают Лодзь и так далее. Люди вырывали друг у друга куцые газетные странички, комментировали новости, все еще не веря написанному. Слыша их восторженные возгласы, даже Кригер думал, что, быть может, положение не так уж плохо, быть может, то, что он видел, пробираясь в Варшаву, ничего еще не доказывает. Может, и в самом деле на помощь столице идет великая армия.

Как-то вечером роту построили во дворе. Двое рядовых по указанию старшины выгружали винтовки из армейской машины. Рабочие подходили парами, брали винтовки, старшина отсчитывал каждому по двадцать патронов. Винтовок хватило для половины роты.

— Остальное возьмете у немцев, — попытался он пошутить. — Напра-а-во!

Кригер прижал свою винтовку к плечу, словно опасаясь, что ее у него отнимут. Долго шли они по темным улицам. Горел дом на Охоте, и тупо грохотали взрывы за Вислой. Людей на улицах почти не было, иногда пробегала какая-нибудь женщина, останавливалась, смотрела им вслед, исчезала. Темень.

Они шли долго, с Товаровой свернули вправо и, пройдя несколько улиц, снова повернули на запад. Некогда перенаселенные рабочие кварталы казались теперь безлюдными. Несколько фабрик, склады, здесь и там развалины, запах гари. Наконец они пришли на далекую окраину. Садики, бараки, участки, засаженные капустой и помидорами. От головы колонны донеслась команда, они остановились. Пулеметная стрельба, давно уже слышная, приблизилась, слева сверкали короткие красные огни, а несколькими секундами позднее раздались артиллерийские залпы.

Они продвинулись дальше. На дороге чернела линия баррикад.

— Тише! — передавали друг другу шепотом. — Первый взвод налево, второй взвод направо.