Владимир Волосков - Где-то на Северном Донце.

Пока ехали по асфальту, в «газике» было весело. Сперва Перехватов рассказал несколько свеженьких солдатских баек, потом Эдька, перелицевав затасканный армейский анекдот, изобразил в лицах, как выпивали якобы вместе в ресторане «батя» (так заглазно именовали солдаты генерала Каратаева) с ефрейтором Яшей Шваленко. Суть инсценировки была банальна и заранее известна: когда генерал в конце концов спросит подвыпившего ефрейтора, до какого часа у него увольнительная, тот панибратски похлопает генерала по плечу и изречет: «Нам ли, начальству, об этом говорить!»

Все это было заведомым враньем, но Эдька так умело подражал каратаевскому басу и с такой уморительной мимикой изображал Яшу, что Перехватов своим хохотом заглушил рев двигателя, а Малышкин чуть не задохнулся от трудно сдерживаемого внутреннего смеха, так как смеяться открыто не умел и почему-то стеснялся. Было в самом деле потешно представить себе генерала в обществе Яши, ибо всем в военном городке было известно, что писарь продчасти Шваленко панически боится всякого начальства, а особенно «батю», которому когда-то что-то напутал в продаттестате, за что отхватил несколько суток ареста.

И еще было хорошо и весело Пете Малышкину оттого, что подполковник Иванов пообещал удовлетворить его просьбу — дать на два дня, субботу и воскресенье, увольнение в город. А с этим увольнением Малышкин связывал столько надежд…

«Газик» тем временем сбежал с асфальта на избитый проселок и затрясся на частых колдобинах. Эдька выругался:

— Лешачья дорога! Случись что при такой погодке…

Только теперь Малышкин обратил внимание на то, что холодное сентябрьское небо забито низкими синюшными облаками, которые осыпают поникший лес мелкой водяной моросью, а шальной северный ветер собирает эту морось в пригоршни и швыряет в ветровое стекло, которое еле поспевает очищать трудолюбивый «дворник».

— М-да… Не сладко им сейчас в палаточках-то… — сочувственно вздохнул Перехватов.

— Не сладко, — согласился Эдька, зябко поведя плечами.

И разговор как-то сам собой сменился, посерьезнел. Вместо смешливых баек заговорили о тех, к кому они сейчас ехали. До них, строителей нового полигона, было еще около сорока километров долгого тряского пути, но трое солдат хорошо представляли, каково сейчас там их однокашникам под этой студеной моросью, на резком, пронизывающем ветру.

Старый полигон оказался в районе важных новостроек, и командование округа еще весной подыскало площадку для строительства нового. Туда срочно выехали саперное подразделение, а также многие офицеры из штаба соединения. Летом поочередно выезжали помогать строителям и другие части. Пришлось поработать там и Петру Малышкину с Перехватовым. Теперь строительство полигона завершалось, но это обстоятельство не могло уменьшить их сочувствия к остававшимся там постоянно саперам. Глушь. На десять верст ни одной деревни, ни одной живой души. Летом в свободное время можно было усладиться малиной, развлечься сбором грибов, а теперь, в этакую слякотную пору… Не сладко ребятам в отсыревших палатках.

Мальчишка появился перед радиатором внезапно. Он тугим цветастым шариком вдруг выкатился откуда-то с обочины прямо на середину дороги и по-взрослому властно поднял ручонку.

— Эх ты!.. — вытаращив цыгановатые глаза, ахнул Шубин, всем телом навалившись на педаль тормоза.

Малышкин рванул на себя ручник. Машина проползла с полметра по вязкой глине и замерла, уткнувшись в рытвину.

— Я те сейчас, постреленок! Жить надоело?! — выскочил на дорогу Эдька.

Но мальчуган, не обращая внимания на рассвирепевшего верзилу-шофера, замахал ручонками куда-то в сторону лесной чащи, звонко, счастливо закричал:

— Мама! Они остановились! Мама!

Малышкин тоже распахнул дверку, выглянул. Только теперь разглядел промокших путников: мужчину с задранной штаниной, присевшего на пень возле разлапистой ели, и женщину с грудным ребенком, топтавшуюся рядом. Понял сразу: что-то тут стряслось. Накинув ремень сумки на плечо, выскочил из машины.

Следом за ним, закинув за спину автомат, вывалился Перехватов.

— Вы что же парнишку на дорогу отпускаете! — орал Эдька, перепрыгивая лужи. — Вам что, дитя своего не жалко, а? Да за такое дело вас… — И осекся, заледенев рядом с женщиной.

Малышкин с Перехватовым тоже подбежали к ним. Обнаженная нога мужчины была окровавлена, вдоль наружной стороны икры сочилась длинная рваная рана.

— М-м… — промычал Шубин, что-то соображая. — Ага! Сейчас поможем. У меня аптечка с собой. — И опрометью бросился к глухо урчащему «газику».

— Как же это вас угораздило? — спросил Перехватов.

— Да вон об эту дрянь зацепился, — кивнул мужчина на моток ржавой колючей проволоки, валявшийся около придорожной тропы.

— Смотреть надо было.

— Недоглядел… — Мужчина виновато улыбнулся. — Ребенка нес. Не видно было под ногами. А как зацепился, стал падать, — другой ногой уперся, чтобы младенца не зашибить, — хрястнуло там что-то… Сейчас встать не могу.

— Ого! — ахнул Перехватов. — И вторая тоже! Надо посмотреть. Вдруг перелом… — И беспомощно оглянулся на Малышкина. — Это уже по твоей части. Ты ведь у нас первым в роте по первой помощи…

— Все одно к одному! — сиплым, простуженным голосом тоскливо произнесла женщина. — Автобус рейсовый не пришел — где-то трактором мост разворотили. Дождь пошел. Теперь еще чище… Два часа здесь сидим. Три машины прошло — ни одна не остановилась.

Она была молода и, очевидно, красива, но холод и дождь сгорбили ее, обострили черты, покрыли зяблой синевой губы и скулы. Лицо женщины было мокрым не то от слез, не то от секучей дождевой мороси, и Малышкин внутренне остро пожалел молодую мать, догадавшись, что она наверняка промокла насквозь, так как укутала своей плащ-накидкой ребенка.

Прибежал Шубин и стал прижигать рану йодом. От резкой, жгучей боли круглое, курносое лицо мужчины сморщилось, толстые, добряцкие губы искривились, казалось, он вот-вот заплачет. Но мужчина не расплакался, не издал и звука. Он упрямо смотрел на тусклое небо и терпеливо молчал, пока Шубин дезинфицировал, а Малышкин перевязывал рану. Тем временем, не знавший, чем помочь, Перехватов растерянно кружил вокруг пня и бестолково напоминал:

— Вторую ногу надо посмотреть, братцы. Вторую… Может, там перелом, братцы…

Во время перевязки тяжелая сумка то и дело сползала с бедра и била по рукам. Малышкин сердито откидывал ее за спину, но она снова сползала вниз, опять била по рукам, а потом тыкалась в мокрую землю. В конце концов это надоело Малышкину, он пошел к машине, положил сумку на переднее сидение и, оставив дверку открытой, вернулся к пострадавшему.