Ежи Анджеевский - Пепел и алмаз

— Переменить, немедленно переменить и подать самое дорогое — французское. Белое и красное. Только французское.

«Пусть платят», — не без злорадства подумал он.

— Уже десятый час, — сказал Свенцкий, угощая Вейхерта и Калицкого сигаретами. — Боюсь, наши гости опоздают. Эта дурацкая гроза испортила нам все дело.

— Щука живет в «Монополе», — отозвался стоявший рядом Калицкий.

— Ну и что? — пожал плечами Свенцкий. — С одним товарищем Щукой за стол ведь не сядешь. Не знаю, как вы, а я порядком проголодался.

— Я тоже, — подтвердил Вейхерт.

— Не понимаю, куда девался Древновский? Я специально просил его прийти пораньше. Интересно, какого ты о нем мнения?

— О Древновском?

— Ага!

— Что ж, он, кажется, ловкий малый.

— Да? Я думаю, стоит взять его с собой в Варшаву.

— Вот и он, легок на помине…

Древновский, ослепленный ярким светом, стоял в дверях и с глуповатым видом потирал руки, точно не зная, куда их девать. Внезапно он почувствовал себя совершенно пьяным. Зал со столом, зеркалами, красными стенами завертелся у него перед глазами, сливаясь в водоворот света, теней и каких-то непонятных фигур. Но еще не совсем потеряв над собой власть, он заставил себя выпрямиться и неестественно твердым шагом двинулся к стоявшим возле стола мужчинам. За ним, как тень, проскользнул в дверь Грошик и, одергивая на ходу куцый пиджачишко, заковылял за своим приятелем на мягко гнущихся ногах.

Свенцкий не поверил своим глазам.

— А это еще кто? — с любопытством спросил Вейхерт.

— Пся крев! — выругался министр.

Между тем Древновский благополучно добрался до стола и, хотя во всем теле чувствовал скованность, безупречно поздоровался с начальством. Свенцкий отозвал его в сторону.

— Что это значит? Что вы вытворяете? Почему здесь этот мерзавец?

— Грошик? — удивился Древновский. — А… так получилось… я думал, пан бургомистр, что пресса… и вообще…

Он запутался и замолчал. Сквозь шум в голове, который то усиливался, то утихал, он почувствовал, как всем его существом овладевает одно желание: съездить Свенцкого по морде. Когда'он понял это, его прошиб холодный пот.

— Я думал, — с трудом выдавил он из себя, — со всех точек зрения…

Свенцкий побагровел.

— Что вы мелете? Что с вами происходит?

Тут из-за спины Древновского высунулась угодливо улыбающаяся физиономия Грошика.

— Па…здравляю! — пробормотал он и бесстыдно икнул. — Раз…раз…решите, пан министр, поздравить вас от имени демократической прессы…

В дверях послышались голоса. В зал входили гости.

В одноэтажном деревянном доме, где Щука на обратном пути в гостиницу укрылся от дождя, были узкие, низкие сени, выходившие во двор. А двор был совсем как в деревне — с колодцем посредине и садом в глубине. В сенях и во дворе никого не было. Но вот в ворота вбежали двое — мужчина и женщина. Судя по всему, супружеская чета, возвращавшаяся из гостей. Он — высокий, худощавый, в шляпе и черном пальто, она тоже худая, выше среднего роста, в коричневом весеннем костюме. Наверно, как и Щуку, внезапно хлынувший ливень настиг их на незастроенном участке улицы и порядком вымочил, пока они успели добежать до ближайшего дома. Дождь лил как из ведра. Потоки воды с шумом обрушивались на землю, гудели водосточные трубы, вслед за оглушительными раскатами грома в темноте то и дело вспыхивали ослепительные молнии. Это была первая весенняя гроза.

Щука стоял у самого входа, по своему обыкновению опершись на палку. Ходьба и жара утомили его. Сломанная во время следствия нога срослась неправильно и с тех пор болела, когда приходилось много ходить. А в последнее время стало пошаливать сердце. Зато сейчас дышалось легко. Духоты как не бывало, воздух посвежел, из сада в глубине двора потянуло прохладой и запахом влажной зелени и земли.

Те двое, еще не отдышавшись от быстрого бега, стряхивали дождевые капли с одежды. В темных сенях они казались огромными птицами, судорожно взмахивавшими крыльями.

— Вот видишь, — с упреком сказала женщина, — я говорила тебе, возьми на всякий случай зонтик…

Мужчина молча разглаживал отвороты пальто. Сверкнула молния, и почти сразу грянул гром.

— О боже! — Женщина вздрогнула. — Смотри, шляпа совсем испорчена. Мне всегда везет — в кои-то веки оделась прилично — и на тебе…

— Не преувеличивай, — проговорил мужчина. — Ничего с твоей шляпой не сделается.

Огненные сполохи то и дело прорезали мрак. Дождь припустил еще сильней.

— Хорошо, что дождь пошел, — заметил мужчина, — а то просто дышать было нечем.

— Интересно, как ты думаешь добираться домой?

— Не волнуйся, как-нибудь доберемся. Дождь скоро пройдет. Не правда ли, у Гаевских было очень мило?

Они разговаривали вполголоса, но Щука отчетливо слышал каждое слово.

— Не знаю, — недовольным голосом сказала женщина. — Когда голова идет кругом от всяких хлопот, тут уж не до светских разговоров.

— Опять преувеличение…

— По-твоему, я всегда преувеличиваю.

— А разве нет?

— Конечно, тебе легко говорить. А мне все это стоит немало здоровья.

— Что «все»? Шляпа?

— Ах, оставь! Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Когда дом превращают в богадельню…

Щука не любил подслушивать чужие разговоры и, чтобы выдать свое присутствие, достал папиросу и чиркнул спичкой.

Мужчина понизил голос:

— Что же делать, дорогая? Я знаю, что это неудобно, но ведь другого выхода нет…

— Ты должен поговорить серьезно с Иреной.

— О чем?

— Уговорить ее лечь в больницу.

— Но, дорогая…

— Так будет лучше и для нее и для нас.

— Для нас, но не для нее. Подумай, что ты говоришь, она ведь всего неделю как вернулась из лагеря, и у нее никого, кроме нас, нет. Легко себе представить, какие сейчас условия в больницах.

Щука стал прислушиваться.

— А у нас, по-твоему, условия замечательные?

— Во всяком случае, лучше, чем в больнице.

Дождь лил не переставая, но гроза ушла, и удары грома раздавались все глуше. Щука с минуту колебался. Но он знал, что, если сейчас не выяснит того, что его тревожит, потом будет жалеть. И он решился.

Подойдя к супружеской чете, стоявшей в противоположном углу сеней, он приподнял шляпу и сказал:

— Простите, но вы, кажется, говорили о ком-то, кто вернулся из лагеря…

В первое мгновение они от неожиданности растерялись, а потом немного смутились.

— Да, — неуверенно сказал мужчина, — вернулась моя сестра.

— Случайно, не из Равенсбрюка?

— Да.

Щука помолчал.

— Не сочтите меня назойливым…

Мужчина, как видно, уже преисполнился к нему доверия.

— Что вы, пожалуйста, — сказал он любезно. — Чем мы можем быть вам полезны?

— У меня в Равенсбрюке был очень близкий человек. Жена. Я знаю, что она умерла. И это все, что мне известно.